Никита пошел и туда, подошел к тому, что чернелось, — это чернелась земля, насыпавшаяся с оголенных озимей сверх снега и окрасившая
снег черным. Походив и справа, Никита вернулся к саням, обил с себя снег, вытряхнул его из сапога и сел в сани.
Неточные совпадения
— А мы, Василий Андреич, видно, вовсе сбились, — вдруг сказал как будто с удовольствием Никита. — Это что? — сказал он, указывая на
черную картофельную ботву, торчавшую из-под
снега.
— А ведь это, должно, Горячкинский лес? — сказал Василий Андреич, указывая на что-то
черное, показавшееся из-за
снега впереди их.
Так проехали они минут десять, как вдруг прямо перед лошадью показалось что-то
черное, двигавшееся в косой сетке гонимого ветром
снега. Это были попутчики. Мухортый совсем догнал их и стукал ногами об кресла впереди едущих саней.
Проехав так минут десять, Петруха обернулся и что-то прокричал. Ни Василий Андреич, ни Никита не слышали от ветра, но догадались, что они приехали к повороту. Действительно, Петруха поворотил направо, и ветер, бывший вбок, опять стал навстречу, и справа, сквозь
снег, завиднелось что-то
черное. Это был кустик на повороте.
Но
черное это было не неподвижно, а всё шевелилось, и было не деревня, а выросший на меже высокий чернобыльник, торчавший из-под
снега и отчаянно мотавшийся под напором гнувшего его всё в одну сторону и свистевшего в нем ветра.
Издали островок не отличишь в болотной заросли, а ближе в
снегу чернеет что-то, не то волчье логово, не то яма, в какой сидят смолу и деготь.
В этот день я смотрел из окна чертежной на белый пустой парк, и вдруг мне показалось, что в глубине аллеи я вижу Урманова. Он шел по цельному снегу и остановился у одной скамейки. Я быстро схватил в вестибюле шляпу и выбежал. Пробежав до половины аллеи, я увидел глубокий след, уходивший в сторону Ивановского грота. Никого не было видно, кругом лежал снег, чистый, нетронутый. Лишь кое-где виднелись оттиски вороньих лапок, да обломавшиеся от
снега черные веточки пестрили белую поверхность темными черточками.
Все хмурились, кричали, но никто не решался вступиться, и только Чистяков с истерическим вскриком бросился на огромного Толкачева и неловко ударил его, ушибив себе большой палец. Потом что-то тяжелое, как пудовая гиря, обрушилось на его голову, он упал, а когда поднялся, все стояли кружком и наскакивали на Толкачева, но не били его, а только кричали. Но все же он немного струсил и оправдывался, сваливая всю вину на Костюрина; последний выплевывал на
снег черную слюну и говорил:
Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» — Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом
снегу черная тройка Захара.
Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У
снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь
черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет
снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
Со всех сторон горы неприступные, красноватые скалы, обвешанные зеленым плющом и увенчанные купами чинар, желтые обрывы, исчерченные промоинами, а там высоко-высоко золотая бахрома
снегов, а внизу Арагва, обнявшись с другой безыменной речкой, шумно вырывающейся из
черного, полного мглою ущелья, тянется серебряною нитью и сверкает, как змея своею чешуею.
Между тем чай был выпит; давно запряженные кони продрогли на
снегу; месяц бледнел на западе и готов уж был погрузиться в
черные свои тучи, висящие на дальних вершинах, как клочки разодранного занавеса; мы вышли из сакли.
Налево
чернело глубокое ущелье; за ним и впереди нас темно-синие вершины гор, изрытые морщинами, покрытые слоями
снега, рисовались на бледном небосклоне, еще сохранявшем последний отблеск зари.
И точно, дорога опасная: направо висели над нашими головами груды
снега, готовые, кажется, при первом порыве ветра оборваться в ущелье; узкая дорога частию была покрыта
снегом, который в иных местах проваливался под ногами, в других превращался в лед от действия солнечных лучей и ночных морозов, так что с трудом мы сами пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною прыгая по
черным камням.