Въехав в кусты, Хаджи-Мурат и его нукеры слезли с лошадей и, стреножив их, пустили кормиться, сами же поели взятого с собой хлеба и сыра. Молодой месяц, светивший сначала, зашел за горы, и ночь была темная. Соловьев в Нухе было особенно много. Два было и в этих кустах. Пока Хаджи-Мурат с
своими людьми шумел, въезжая в кусты, соловьи замолкли. Но когда затихли люди, они опять защелкали, перекликаясь. Хаджи-Мурат, прислушиваясь к звукам ночи, невольно слушал их.
Неточные совпадения
«Экое разрушительное, жестокое существо
человек, сколько уничтожил разнообразных живых существ, растений для поддержания
своей жизни», — думал я, невольно отыскивая чего-нибудь живого среди этого мертвого черного поля.
Она получала деньги от казны по шесть рублей пятьдесят копеек на
человека и сама себя продовольствовала: сажала капусту, косила сено, держала
свои повозки, щеголяла сытыми ротными лошадьми.
Полторацкий шел домой в том восторженном настроении, которое могут понимать только
люди, как он, выросшие и воспитанные в свете, когда они, после месяцев уединенной военной жизни, вновь встречают женщину из
своего прежнего круга. Да еще такую женщину, как княгиня Воронцова.
— Элдар, — прошептал Хаджи-Мурат, и Элдар, услыхав
свое имя и, главное, голос
своего мюршида, вскочил на сильные ноги, оправляя папаху. Хаджи-Мурат надел оружие на бурку. Элдар сделал то же. И оба молча вышли из сакли под навес. Черноглазый мальчик подвел лошадей. На стук копыт по убитой дороге улицы чья-то голова высунулась из двери соседней сакли, и, стуча деревянными башмаками, пробежал какой-то
человек в гору к мечети.
— Я не затем двадцать семь лет служу
своему государю, чтобы
люди, со вчерашнего дня начавшие служить, пользуясь
своими родственными связями, у меня под носом распоряжались тем, что их не касается.
Солдатка Аксинья тоже повыла, узнав о смерти «любимого мужа, с которым» она «пожила только один годочек». Она жалела и мужа и всю
свою погубленную жизнь. И в
своем вытье поминала «и русые кудри Петра Михайловича, и его любовь, и
свое горькое житье с сиротой Ванькой» и горько упрекала «Петрушу за то, что он пожалел брата, а не пожалел ее горькую, по чужим
людям скитальщицу».
Оставшись один, Лорис-Меликов записал в
своей книжечке самое главное из того, что рассказывал ему Хаджи-Мурат, потом закурил папиросу и стал ходить взад и вперед по комнате. Подойдя к двери, противоположной спальне, Лорис-Меликов услыхал оживленные голоса по-татарски быстро говоривших о чем-то
людей. Он догадался, что это были мюриды Хаджи-Мурата, и, отворив дверь, вошел к ним.
Элдар был тоже вполне понятен: это был
человек, вполне преданный
своему мюршиду, спокойный, сильный и твердый.
Постоянная, явная, противная очевидности лесть окружающих его
людей довела его до того, что он не видел уже
своих противоречий, не сообразовал уже
свои поступки и слова с действительностью, с логикой или даже с простым здравым смыслом, а вполне был уверен, что все его распоряжения, как бы они ни были бессмысленны, несправедливы и несогласны между собою, становились и осмысленны, и справедливы, и согласны между собой только потому, что он их делал.
Бог через
своих слуг, так же как и мирские
люди, приветствовал и восхвалял Николая, и он как должное, хотя и наскучившее ему, принимал эти приветствия, восхваления.
Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали
свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак
людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.
Он только слышал из
своей темной вонючей ямы выстрелы и пение и мучался, как только мучаются молодые, полные жизни
люди, лишенные свободы.
Тут были
люди, пришедшие из дальних мест по
своим делам, были и просители, были и вытребованные самим Шамилем для суда и решения.
Тогда Хаджи-Мурат стал просить Воронцова разрешить ему съездить на время и пожить в Нухе, небольшом городке Закавказья, где он полагал, что ему удобнее будет вести переговоры с Шамилем и с преданными ему
людьми о
своей семье.
И он вспомнил сказку тавлинскую о соколе, который был пойман, жил у
людей и потом вернулся в
свои горы к
своим. Он вернулся, но в путах, и на путах остались бубенцы. И соколы не приняли его. «Лети, — сказали они, — туда, где надели на тебя серебряные бубенцы. У нас нет бубенцов, нет и пут». Сокол не хотел покидать родину и остался. Но другие соколы не приняли и заклевали его.
И потому в первый день послали десять казаков, а потом решили посылать по пять
человек, прося Хаджи-Мурата не брать с собой всех
своих нукеров, но 25 апреля Хаджи-Мурат выехал на прогулку со всеми пятью.
Четыре казака ехали за ним: Ферапонтов, длинный, худой, первый вор и добытчик, — тот самый, который продал порох Гамзале; Игнатов, отслуживающий срок, немолодой
человек, здоровый мужик, хваставшийся
своей силой; Мишкин, слабосильный малолеток, над которым все смеялись, и Петраков, молодой, белокурый, единственный сын у матери, всегда ласковый и веселый.
— В шашки, ребята! — крикнул Гаджи-Ага, выхватив
свою, и послышались сотни голосов
людей, с визгом бросившихся в кусты.
И Карганов, и Гаджи-Ага, и Ахмет-Хан, и все милиционеры, как охотники над убитым зверем, собрались над телами Хаджи-Мурата и его
людей (Ханефи, Курбана и Гамзалу связали) и, в пороховом дыму стоявшие в кустах, весело разговаривая, торжествовали
свою победу.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья,
человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову
своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице
своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь
свою не то чтобы за какого-нибудь простого
человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли
свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем.
Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты
человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь
свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
С утра встречались странникам // Все больше
люди малые: //
Свой брат крестьянин-лапотник, // Мастеровые, нищие, // Солдаты, ямщики. // У нищих, у солдатиков // Не спрашивали странники, // Как им — легко ли, трудно ли // Живется на Руси? // Солдаты шилом бреются, // Солдаты дымом греются — // Какое счастье тут?..