Цитаты со словом «поесть»
Я возвращался домой полями.
Была самая середина лета. Луга убрали и только что собирались косить рожь.
Есть прелестный подбор цветов этого времени года: красные, белые, розовые, душистые, пушистые кашки; наглые маргаритки; молочно-белые с ярко-желтой серединой «любишь-не-любишь» с своей прелой пряной вонью; желтая сурепка с своим медовым запахом; высоко стоящие лиловые и белые тюльпановидные колокольчики; ползучие горошки; желтые, красные, розовые, лиловые, аккуратные скабиозы; с чуть розовым пухом и чуть слышным приятным запахом подорожник; васильки, ярко-синие на солнце и в молодости и голубые и краснеющие вечером и под старость; и нежные, с миндальным запахом, тотчас же вянущие, цветы повилики.
Но это
было очень трудно: мало того что стебель кололся со всех сторон, даже через платок, которым я завернул руку, — он был так страшно крепок, что я бился с ним минут пять, по одному разрывая волокна.
Когда я, наконец, оторвал цветок, стебель уже
был весь в лохмотьях, да и цветок уже не казался так свеж и красив.
Я пожалел, что напрасно погубил цветок, который
был хорош в своем месте, и бросил его.
Вспаханное поле
было помещичье, очень большое, так что с обеих сторон дороги и вперед в гору ничего не было видно, кроме черного, ровно взборожденного, еще не скороженного пара.
Пахота
была хорошая, и нигде по полю не виднелось ни одного растения, ни одной травки, — все было черно.
Один
был оторван, и, как отрубленная рука, торчал остаток ветки.
На других двух
было на каждом по цветку.
Цветки эти когда-то
были красные, теперь же были черные.
Один стебель
был сломан, и половина его, с грязным цветком на конце, висела книзу; другой, хотя и вымазанный черноземной грязью, все еще торчал кверху.
Видно
было, что весь кустик был переехан колесом и уже после поднялся и потому стоял боком, но все-таки стоял.
Это
было в конце 1851-го года.
Только что затихло напряженное пение муэдзина, и в чистом горном воздухе, пропитанном запахом кизячного дыма, отчетливо слышны
были из-за мычания коров и блеяния овец, разбиравшихся по тесно, как соты, слепленным друг с другом саклям аула, гортанные звуки спорящих мужских голосов и женские и детские голоса снизу от фонтана.
Хаджи-Мурат этот
был знаменитый своими подвигами наиб Шамиля, не выезжавший иначе, как с своим значком в сопровождении десятков мюридов, джигитовавших вокруг него.
Теперь, закутанный в башлык и бурку, из-под которой торчала винтовка, он ехал с одним мюридом, стараясь
быть как можно меньше замеченным, осторожно вглядываясь своими быстрыми черными глазами в лица попадавшихся ему по дороге жителей.
Под навесом перед саклей никого не
было, на крыше же за свежесмазанной глиняной трубой лежал человек, укрытый тулупом.
Глаза старика, без ресниц,
были красны и влажны, и он, чтобы разлепить их, мигал ими.
— Сыновья твои да чтобы живы
были, — ответил Хаджи-Мурат, сняв с себя бурку, винтовку и шашку, и отдал их старику.
— Не хабар? — спросил Хаджи-Мурат старика, то
есть: «что нового?»
Хаджи-Мурат понял, что старик не хочет говорить того, что знает и что нужно
было знать Хаджи-Мурату, и, слегка кивнув головой, не стал больше спрашивать.
Хозяин сакли, Садо,
был человек лет сорока, с маленькой бородкой, длинным носом и такими же черными, хотя и не столь блестящими глазами, как у пятнадцатилетнего мальчика, его сына, который бегал за ним и вместе с отцом вошел в саклю и сел у двери. Сняв у двери деревянные башмаки, хозяин сдвинул на затылок давно не бритой, зарастающей черным волосом головы старую, истертую папаху и тотчас же сел против Хаджи-Мурата на корточки.
Так же как и старик, он, закрыв глаза, поднял руки ладонями кверху, прочел молитву, отер руками лицо и только тогда начал говорить. Он сказал, что от Шамиля
был приказ задержать Хаджи-Мурата, живого или мертвого, что вчера только уехали посланные Шамиля, и что народ боится ослушаться Шамиля, и что поэтому надо быть осторожным.
— Ну, молчать
буду, — сказал Бата.
— Сведешь, вернешься в лес. И я там
буду.
— Еще человека в Гехи послать надо, — сказал Хаджи-Мурат хозяину, когда Бата вышел. — В Гехах надо вот что, — начал
было он, взявшись за один из хозырей черкески, но тотчас же опустил руку и замолчал, увидав входивших в саклю двух женщин.
Одна
была жена Садо, та самая немолодая, худая женщина, которая укладывала подушки.
Другая
была совсем молодая девочка в красных шароварах и зеленом бешмете, с закрывавшей всю грудь занавеской из серебряных монет.
На конце ее не длинной, но толстой, жесткой черной косы, лежавшей между плеч худой спины,
был привешен серебряный рубль; такие же черные, смородинные глаза, как у отца и брата, весело блестели в молодом, старавшемся быть строгим лице.
Она не смотрела на гостей, но видно
было, что чувствовала их присутствие.
Жена Садо несла низкий круглый столик, на котором
были чай, пильгиши, блины в масле, сыр, чурек — тонко раскатанный хлеб — и мед. Девочка несла таз, кумган и полотенце.
Садо и Хаджи-Мурат — оба молчали во все время, пока женщины, тихо двигаясь в своих красных бесподошвенных чувяках, устанавливали принесенное перед гостями. Элдар же, устремив свои бараньи глаза на скрещенные ноги,
был неподвижен, как статуя, во все то время, пока женщины были в сакле. Только когда женщины вышли и совершенно затихли за дверью их мягкие шаги, Элдар облегченно вздохнул, а Хаджи-Мурат достал один из хозырей черкески, вынул из него пулю, затыкающую его, и из-под пули свернутую трубочкой записку.
—
Будет сделано, — сказал Садо и переложил записку в хозырь своей черкески.
Пока гости
ели, Садо сидел против них и несколько раз благодарил за посещение.
Несмотря на то, что Хаджи-Мурат более суток ничего не
ел, он съел только немного хлеба, сыра и, достав из-под кинжала ножичек, набрал меду и намазал его на хлеб.
— Наш мед хороший. Нынешний год из всех годов мед: и много и хорош, — сказал старик, видимо довольный тем, что Хаджи-Мурат
ел его мед.
Элдару хотелось еще
есть, но он так же, как его мюршид, отодвинулся от стола и подал Хаджи-Мурату таз и кумган.
Садо знал, что, принимая Хаджи-Мурата, он рисковал жизнью, так как после ссоры Шамиля с Хаджи-Муратом
было объявлено всем жителям Чечни, под угрозой казни, не принимать Хаджи-Мурата.
Хаджи-Мурат внимательно посмотрел в его блестящие глаза и, поняв, что это
была правда, несколько торжественно сказал...
Солдаты
были в полушубках и папахах, с скатанными шинелями через плечо и больших сапогах выше колена, как тогда ходили кавказские солдаты.
— А ведь и
есть — потерял, — сердито проворчал Панов, — либо забыл, либо выскочила дорогой.
Курить в секрете запрещалось, но секрет этот
был почти не секрет, а скорее передовой караул, который высылался затем, чтобы горцы не могли незаметно подвезти, как они это делали прежде, орудие и стрелять по укреплению, и Панов не считал нужным лишать себя курения и потому согласился на предложение веселого солдата.
Выкопав ямку, он обгладил ее, приладил к ней чубучок, потом наложил табаку в ямку, прижал его, и трубка
была готова.
Деньги же ротные находились в ящике, ключи от которого
были у ротного командира, и случалось часто, что ротный командир брал взаймы из ротного ящика.
Так
было и теперь, и про это-то и говорили солдаты.
Мрачный солдат Никитин хотел потребовать отчет от ротного, а Панов и Авдеев считали, что этого не нужно
было.
После Панова покурил и Никитин и, подстелив под себя шинель, сел, прислонясь к дереву. Солдаты затихли. Только слышно
было, как ветер шевелил высоко над головами макушки дерев. Вдруг из-за этого неперестающего тихого шелеста послышался вой, визг, плач, хохот шакалов.
— И это
было. Да куда денешься?
Одна тень
была пониже, другая — повыше.
— Чечен мирная, — заговорил тот, который
был пониже. Это был Бата. — Ружье иок, шашка иок, — говорил он, показывая на себя. — Кинезь надо.
Цитаты из русской классики со словом «поесть»
— Покормили. Супцу третьеводнишнего дала да полоточка солененького с душом…
Поел, отдохнул часок, другой, да и побрел в обратную.
— Ты бы
поела, Аграфена… Я-таки прихватил у матушки Таисьи краюшку хлебца да редечки, — наша скитская еда. Затощаешь дорогой-то…
Наши еще разговаривали с Беном, когда мы пришли. Зеленый, по обыкновению, залег спать с восьми часов и проснулся только
поесть винограду за ужином. Мы поужинали и легли. Здесь было немного комнат, и те маленькие. В каждой было по две постели, каждая для двоих.
Илья Ильич, не подозревая ничего, пил на другой день смородинную водку, закусывал отличной семгой, кушал любимые потроха и белого свежего рябчика. Агафья Матвеевна с детьми
поела людских щей и каши и только за компанию с Ильей Ильичом выпила две чашки кофе.
Вера Павловна занималась делами, иногда подходила ко мне, а я говорила с девушками, и таким образом мы дождались обеда. Он состоит, по будням, из трех блюд. В тот день был рисовый суп, разварная рыба и телятина. После обеда на столе явились чай и кофе. Обед был настолько хорош, что я
поела со вкусом и не почла бы большим лишением жить на таком обеде.
Ассоциации к слову «поесть»
Синонимы к слову «поесть»
Предложения со словом «поесть»
- На этот вопрос у меня не нашлось ответа, я совсем не помню, каким был в детстве. Хотя, чего греха таить, я и сейчас люблю поесть.
- Как известно, все народы любят вкусно поесть и считают свою еду самой вкусной.
- На седьмой день ей дали поесть немного дроблёной кукурузы в талой воде.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «поесть»
Значение слова «поесть»
ПОЕ́СТЬ, -е́м, -е́шь, -е́ст, -еди́м, -еди́те, -едя́т; прош. пое́л, -ла, -ло; повел. пое́шь; прич. страд. прош. пое́денный, -ден, -а, -о; сов., перех. 1. (что и чего) и без доп. Съесть некоторое количество чего-л. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ПОЕСТЬ
Афоризмы русских писателей со словом «поесть»
- Безумству храбрых поем мы песню!
- Безумству храбрых поем мы славу!
- Мы тайной бытия силком овладеваем.
Вопросы жуткие натуре задаем:
«Как пламя сделано?» — И пламя задуваем.
«Как песня сделана?» — И больше не поем…
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно