Человек обидел тебя, ты рассердился на него. Дело прошло. Но в сердце у тебя засела злоба на этого человека, и когда ты думаешь о нем, ты злишься. Как будто дьявол, который стоит всегда у двери твоего сердца, воспользовался тем часом, когда ты
почувствовал к человеку злобу, и открыл эту дверь, вскочил в твое сердце и сидит в нем хозяином. Выгони его. И вперед будь осторожнее, не отворяй той двери, через которую он входит.
Неточные совпадения
Отчего так тяжело бывает несогласие с другим
человеком и еще тяжелее нелюбовь
к другому
человеку? Оттого, что мы все
чувствуем, что то, что в нас делает нас
людьми, одно во всех. Так что, не любя других, мы расходимся с тем, что одно во всех, расходимся сами с собою.
Когда слепой, глухой и немой девочке, которую выучили читать и писать по-ощупи, учительница объясняла, что такое любовь, она сказала: да, я понимаю — это то, что все
люди всегда
чувствуют друг
к другу.
Мы всё находим, только самих себя не умеем найти. Удивительное дело!
Человек живет на свете много лет и не может заметить за собою, когда он
чувствует себя лучше всего. Только бы замечал это
человек, и ему ясно станет, в чем его истинное благо; ясно станет то, что хорошо ему бывает только тогда, когда в душе его любовь
к людям.
Не в том дело, что
люди страдают от презрения
к ним высших классов, но в том, что они не могут переносить свое собственное
к себе презрение за то, что
чувствуют, что труд,
к которому они приговорены, унизителен, развращает их, делает их чем-то меньше
людей.
Для того, чтобы общение с
людьми не было страданием для тебя и для них, не вступай в общение с
людьми, если не
чувствуешь любви
к ним.
Не
чувствуешь любви
к людям, сиди смирно, занимайся собой, вещами, чем хочешь, но только не
людьми. Только позволь себе обращаться с
людьми без любви, и не успеешь оглянуться, как станешь не
человеком, а зверем, и
людям повредишь и себя замучаешь.
Принуждающий нас силой как бы лишает нас наших прав, и мы потому ненавидим его. Как благодетелей наших, мы любим тех, кто умеет убедить нас. Не мудрый, а грубый, непросвещенный
человек прибегает
к насилию. Чтобы употребить силу, надо многих соучастников; чтобы убедить, не надо никаких. Тот, кто
чувствует достаточно силы в самом себе, чтобы владеть умами, не станет прибегать
к насилию. Государство прибегает именно потому, что оно сознает свое бессилие убедить
людей в своей необходимости.
Нет никакого нравственного закона, если я не могу исполнить его.
Люди говорят: мы рождены себялюбцами, скупыми, похотливыми, и не можем быть иными. Нет, мы можем. Первое дело — сердцем
почувствовать, кто мы такие и чем мы должны быть, а второе — делать усилия для того, чтобы приблизиться
к тому, чем мы должны быть.
Если
человек стремится
к богу, то он никогда не может быть доволен собою. Сколько бы он ни подвинулся, он
чувствует себя всегда одинаково удаленным от совершенства, так как совершенство бесконечно.
Похожа и дальше жизнь одного дня на всю жизнь человеческую. Проснувшись,
человек работает, хлопочет, и что дальше день, то он становится всё бодрее и бодрее, но дойдет дело до полдня — и
чувствует человек уже не такую бодрость, как с утра. А
к вечеру и еще больше устает и хочется уже отдохнуть. Совсем то же и во всей жизни.
Только тогда и радостно умирать, когда устанешь от своей отделенности от мира, когда
почувствуешь весь ужас отделенности и радость если не соединения со всем, то хотя бы выхода из тюрьмы здешней отделенности, где только изредка общаешься с
людьми перелетающими искрами любви. Так хочется сказать: — Довольно этой клетки. Дай другого, более свойственного моей душе, отношения
к миру. — И я знаю, что смерть даст мне его. А меня в виде утешения уверяют, что и там я буду личностью.
И он вдруг понял, что то отвращение, которое он в последнее время
чувствовал к людям, и в особенности нынче, и к князю, и к Софье Васильевне, и к Мисси, и к Корнею, было отвращение к самому себе. И удивительное дело: в этом чувстве признания своей подлости было что-то болезненное и вместе радостное и успокоительное.
— Наконец — господи боже мой! — я тебе узнала цену, сравнив его с тобой! — воскликнула Настенька. — Ты тоже эгоист, но ты живой человек, ты век свой стремишься к чему-нибудь, страдаешь ты, наконец,
чувствуешь к людям и к их известным убеждениям либо симпатию, либо отвращение, и сейчас же это выразишь в жизни; а Белавин никогда: он обо всем очень благородно рассудит и дальше не пойдет! Ему легко жить на свете, потому что он тряпка, без крови, без сердца, с одним только умом!..
Я хотел сначала понять это как шутку, но — увы! — он сумел меня убедить в серьёзности своего намерения. Он так основательно и ясно убеждал меня в этом, что я, вместо того чтобы взбеситься на него за этот наивный цинизм, преисполнился к нему чувством глубокой жалости. Что иное можно
чувствовать к человеку, который с светлейшей улыбкой и самым искренним тоном рассказывает тебе о своём намерении убить тебя? Что с ним делать, если он смотрит на этот поступок как на милую, остроумную шутку?
Неточные совпадения
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной
человек. (
К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в душу мою истинное
к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его
чувствовала нет.
— Что, что ты хочешь мне дать
почувствовать, что? — говорила Кити быстро. — То, что я была влюблена в
человека, который меня знать не хотел, и что я умираю от любви
к нему? И это мне говорит сестра, которая думает, что… что… что она соболезнует!.. Не хочу я этих сожалений и притворств!
Михаил Васильевич Слюдин, правитель дел, был простой, умный, добрый и нравственный
человек, и в нем Алексей Александрович
чувствовал личное
к себе расположение; но пятилетняя служебная их деятельность положила между ними преграду для душевных объяснений.
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий
человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться
к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души.
К кому же ему было обращаться, как не
к Тому, в Чьих руках он
чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
Левин уже давно сделал замечание, что, когда с
людьми бывает неловко от их излишней уступчивости, покорности, то очень скоро сделается невыносимо от их излишней требовательности и придирчивости. Он
чувствовал, что это случится и с братом. И, действительно, кротости брата Николая хватило не надолго. Он с другого же утра стал раздражителен и старательно придирался
к брату, затрогивая его за самые больные места.