Неточные совпадения
Всё живое боится мучения, всё живое боится смерти; познай самого
себя не только в человеке, но во всяком живом существе, не
убивай и не причиняй страдания и смерти.
Можно отучить
себя от свойственной всем людям жалости к животным. Это особенно заметно на охоте. Добрые люди, приучаясь к охоте, мучают и
убивают животных, не замечая своей жестокости.
Люди не считают дурным есть животных оттого, что ложные учителя уверили их в том, что бог разрешил людям есть животных. Это неправда. В каких бы книгах ни было написано, что не грех
убивать животных и есть их, в сердце каждого человека написано яснее, чем в каких бы то ни было книгах, что животных надо жалеть и нельзя
убивать также, как и людей. Мы все знаем это, если не заглушаем в
себе совести.
По учению буддистов, есть пять главных заповедей. Первая: не
убивай умышленно никакое живое существо. Вторая: не присваивай
себе то, что другой человек считает своей собственностью.
— Отойдите от нас, не искушайте; деятельность ваша вредна: проповедь ваша клонится к низвержению всех тех благ, которые завоевало
себе человечество кровью и пóтом всех прежних поколений. Всё погибнет, если уничтожится власть запирать и
убивать тех, кого мы считаем преступниками.
При таком понимании учения возможно мучить, грабить, казнить людей,
убивать их тысячами на войнах, как это и делают теперь народы, называющие
себя христианами, но невозможно признавать
себя христианами.
Если я вижу, например, что один человек намерен
убить другого, то лучшее, что я могу сделать, это поставить самого
себя на место убиваемого и защитить, накрыть
собою человека и, если можно, спасти, утащить, спрятать его, — всё равно как я стал бы спасать человека из пламени пожара или утопающего: либо самому погибнуть, либо спасти.
Лжеучение государства состоит в признании
себя соединенным с одними людьми одного народа, одного государства и отделенным от остальных людей других народов, других государств. Люди мучают,
убивают, грабят друг друга и самих
себя из-за этого ужасного лжеучения. Освобождается же от него человек только тогда, когда признает в
себе духовное начало жизни, одно и то же во всех людях. Признавая это начало, человек уже не может верить в те человеческие учреждения, которые разъединяют то, что соединено богом.
Чтò бы он мог сделать вам, если бы вы не были укрывателями того вора, который вас грабит, участниками того убийцы, который вас
убивает, если бы вы не были изменниками самим
себе?
Не утешай
себя мыслью, что если ты не видишь тех, которых ты мучаешь и
убиваешь, и если у тебя много товарищей, делающих то же, то ты не мучитель, не убийца: ты мог бы не быть им до тех пор, пока не знал, откуда те деньги, которые попадают тебе в руки, но если ты знаешь, то нет тебе оправдания — не перед людьми (перед людьми во всем и всегда есть оправдание), а перед своей совестью.
Так, захватив сотни таких, очевидно не только не виноватых, но и не могущих быть вредными правительству людей, их держали иногда годами в тюрьмах, где они заражались чахоткой, сходили с ума или сами
убивали себя; и держали их только потому, что не было причины выпускать их, между тем как, будучи под рукой в тюрьме, они могли понадобиться для разъяснения какого-нибудь вопроса при следствии.
Неточные совпадения
Тяга была прекрасная. Степан Аркадьич
убил еще две штуки и Левин двух, из которых одного не нашел. Стало темнеть. Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над головой у
себя Левин ловил и терял звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны будут везде звезды Медведицы.
«Что бы я был такое и как бы прожил свою жизнь, если б не имел этих верований, не знал, что надо жить для Бога, а не для своих нужд? Я бы грабил, лгал,
убивал. Ничего из того, что составляет главные радости моей жизни, не существовало бы для меня». И, делая самые большие усилия воображения, он всё-таки не мог представить
себе того зверского существа, которое бы был он сам, если бы не знал того, для чего он жил.
Положим, меня научат, — продолжал он думать, — поставят, я пожму гашетку, говорил он
себе, закрывая глаза, — и окажется, что я
убил его, — сказал
себе Алексей Александрович и потряс головой, чтоб отогнать эти глупые мысли.
В первом письме Марья Николаевна писала, что брат прогнал ее от
себя без вины, и с трогательною наивностью прибавляла, что хотя она опять в нищете, но ничего не просит, не желает, а что только
убивает ее мысль о том, что Николай Дмитриевич пропадет без нее по слабости своего здоровья, и просила брата следить за ним.
— Стреляйте! — отвечал он, — я
себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не
убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места…