Неточные совпадения
Учение о том, что человек никогда
не может и
не должен делать насилия ради того, что он
считает добром, справедливо уже по одному тому, что то, чтò считается добром и злом,
не одно и то же для всех людей. То, что один человек
считает злом, есть зло сомнительное (другие
считают его добром); насилие же, которое он совершает во имя уничтожения этого зла — побои, увечья, лишение свободы,
смерть — уже наверное зло.
Никто
не знает, что такое
смерть, и, однако, все ее страшатся,
считая ее величайшим злом, хотя она может быть и величайшим благом.
Думаем мы, что при
смерти кончается жизнь потому, что мы
считаем жизнью жизнь тела от рождения до
смерти. Думать так о жизни, всё равно что думать, что пруд это
не вода в пруду, а его берега, и что если бы ушла вода из пруда, уничтожилась бы та вода, которая была в пруду.
Мы боимся
смерти только потому, что
считаем собою то орудие, которым мы призваны работать, — свое тело. А стоит привыкнуть
считать собою то, что работает орудием, — дух, и
не может быть страха. Человек, считающий свое тело только данным ему для работы орудием, испытает в минуту
смерти только сознание неловкости, которое испытал бы работник, когда у него отнято прежнее орудие, которым он привык работать, а новое
не дано еще.
Прошел год, не внесший в жизнь наших героев особенных изменений, если
не считать смерти отца и матери Гиршфельда, отошедших в вечность друг за другом через небольшой промежуток времени.
Неточные совпадения
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так
считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До
смерти не избыть!
Он
не считал себя премудрым, но
не мог
не знать, что он был умнее жены и Агафьи Михайловны, и
не мог
не знать того, что, когда он думал о
смерти, он думал всеми силами души.
— Старо, но знаешь, когда это поймешь ясно, то как-то всё делается ничтожно. Когда поймешь, что нынче-завтра умрешь, и ничего
не останется, то так всё ничтожно! И я
считаю очень важной свою мысль, а она оказывается так же ничтожна, если бы даже исполнить ее, как обойти эту медведицу. Так и проводишь жизнь, развлекаясь охотой, работой, — чтобы только
не думать о
смерти.
Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их в школе, они сами собою кинули отцов и матерей и бежали из родительских домов; что здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые вместо бледной
смерти увидели жизнь — и жизнь во всем разгуле; что здесь были те, которые, по благородному обычаю,
не могли удержать в кармане своем копейки; что здесь были те, которые дотоле червонец
считали богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов, карманы можно было выворотить без всякого опасения что-нибудь выронить.
— Ну, что уж… Вот, Варюша-то… Я ее как дочь люблю, монахини на бога
не работают, как я на нее, а она меня за худые простыни воровкой
сочла. Кричит, ногами топала, там — у черной сотни, у быка этого. Каково мне? Простыни-то для раненых. Прислуга бастовала, а я — работала, милый! Думаешь —
не стыдно было мне? Опять же и ты, — ты вот здесь, тут —
смерти ходят, а она ушла, да-а!