Неточные совпадения
Христос научает человека тому, что в нем есть то, что поднимает его выше этой жизни с ее суетой,
страхами и похотями. Человек, познавший учение Христа,
испытывает то, что
испытала бы птица, если бы она
не знала того, что у нее есть крылья, и вдруг поняла бы, что она может летать, быть свободной и ничего
не бояться.
И придет время, и скоро придет то самое время, про которое говорил Христос, что он томится в ожидании его, — придет то время, когда люди будут гордиться
не тем, что они завладели силою людьми и их трудами, и радоваться
не тому, что они внушают
страх и зависть людям, а гордиться тем, что они любят всех, и радоваться тому, что, несмотря на все огорчения, причиняемые им людьми, они
испытывают это чувство, освобождающее их от всего дурного.
Если смерть есть полное уничтожение сознания и подобна глубокому сну без сновидений, то смерть — несомненное благо, потому что пускай каждый вспомнит проведенную им ночь в таком сне без сновидений и пусть сравнит с этой ночью те другие ночи и дни со всеми их
страхами, тревогами и неудовлетворенными желаниями, которые он
испытывал и наяву и в сновидениях, и я уверен, что всякий
не много найдет дней и ночей счастливее ночи без сновидений.
Мы боимся смерти только потому, что считаем собою то орудие, которым мы призваны работать, — свое тело. А стоит привыкнуть считать собою то, что работает орудием, — дух, и
не может быть
страха. Человек, считающий свое тело только данным ему для работы орудием,
испытает в минуту смерти только сознание неловкости, которое
испытал бы работник, когда у него отнято прежнее орудие, которым он привык работать, а новое
не дано еще.
Я не думал о том, что исход может быть смертельный, и
не испытывал страха, как об этом свидетельствует самоотверженно ухаживавшая за мной сестра милосердия Т.С. Ламперт, наш друг.
Странное это чувство — страх. Сердце так и захолонет, в коленях неприятная дрожь, в горле пересыхает, руки трясутся, а главное, нет никакой логики, и мысли разлетаются, как стая вспуганных птиц. Едва ли есть человек, который
не испытывал страха, хотя это не мешает существовать замечательным храбрецам. Секрет всякой храбрости именно в уменье владеть собой.
Я лезла к ней по ее каменистым уступам и странное дело! — почти
не испытывала страха. Когда передо мною зачернели в сумерках наступающей ночи высокие, полуразрушенные местами стены, я оглянулась назад. Наш дом покоился сном на том берегу Куры, точно узник, плененный мохнатыми стражниками-чинарами. Нигде не видно было света. Только в кабинете отца горела лампа. «Если я крикну — там меня не услышат», — мелькнуло в моей голове, и на минуту мне сделалось так жутко, что захотелось повернуть назад.
Неточные совпадения
Что он
испытывал к этому маленькому существу, было совсем
не то, что он ожидал. Ничего веселого и радостного
не было в этом чувстве; напротив, это был новый мучительный
страх. Это было сознание новой области уязвимости. И это сознание было так мучительно первое время,
страх за то, чтобы
не пострадало это беспомощное существо, был так силен, что из-за него и
не заметно было странное чувство бессмысленной радости и даже гордости, которое он
испытал, когда ребенок чихнул.
Ей
не только было тяжело, но она начинала
испытывать страх пред новым, никогда
не испытанным ею душевным состоянием.
Она
не слышала половины его слов, она
испытывала страх к нему и думала о том, правда ли то, что Вронский
не убился. О нем ли говорили, что он цел, а лошадь сломала спину? Она только притворно-насмешливо улыбнулась, когда он кончил, и ничего
не отвечала, потому что
не слыхала того, что он говорил. Алексей Александрович начал говорить смело, но, когда он ясно понял то, о чем он говорит,
страх, который она
испытывала, сообщился ему. Он увидел эту улыбку, и странное заблуждение нашло на него.
Маслова видела, что Марья Павловна знала и даже что ей приятно было знать, что она красива, но что она
не только
не радовалась тому впечатлению, которое производила на мужчин ее наружность, но боялась этого и
испытывала прямое отвращение и
страх к влюблению.
То чувство торжественности и радости обновления, которое он
испытывал после суда и после первого свидания с Катюшей, прошло совершенно и заменилось после последнего свидания
страхом, даже отвращением к ней. Он решил, что
не оставит ее,
не изменит своего решения жениться на ней, если только она захочет этого; но это было ему тяжело и мучительно.