Неточные совпадения
Если человек хочет угодить
богу молитвами, обрядами, то это значит, что он хочет обмануть
бога. Но
бога нельзя обмануть, обманываешь только себя.
Церковная вера учит не только тому, что покаяние согрешившего может очистить его, но тому, что
молитвы других людей могут содействовать его благу в этой жизни и в будущей. Один мальчик, ложась спать, просил няню продолжать игру с куклами, начатую им, пока он будет спать. Отношение церковных людей к
богу такое же ребячье. Люди будут жить дурно, будут спать, а за них будут молиться, будут продолжать игру.
Просить
бога о вещественном: о дожде, о выздоровлении, об избавлении от врагов и т. п. нельзя уже потому, что в то же самое время другие люди могут просить о противоположном, главное же, нельзя потому, что в вещественном мире нам дано всё, что нам нужно.
Молитва может быть о том, чтобы
бог помог нам жить духовной жизнью, такой жизнью, при которой всё, что случается с нами, всё было бы нам на благо. Просительная же
молитва о вещественном есть только самообольщение.
Между тунгусским шаманом и европейским управляющим церковью — прелатом или (взяв для примера простых людей) между совершенно грубым, чувственным вогулом, который поутру кладет себе на голову лапу медвежьей шкуры, приговаривая
молитву: не убий меня, и утонченным пуританином и индепендентом в Коннектикуте, хотя и есть разница в приемах, нет разницы в основах их веры, так как они оба принадлежат к одному и тому же разряду людей, которые полагают свое служение
богу не в том, чтобы становиться лучше, а в вере или в исполнении известных произвольных постановлений.
Тогда палачи зажгли костер. Гус запел
молитву: «Христе, сыне
бога живого, помилуй меня!»
Для людей прежнего времени
молитва была — и теперь остается для большинства людей — обращением при известных условиях, в известных местах, при известных действиях и словах к
богу или
богам для умилостивления их.
Истинная
молитва тем важна и нужна для души, что в такой
молитве, когда один с
богом, мысль достигает до той высшей степени, до которой она может достигнуть.
Молитесь ежечасно. Самая нужная и самая трудная
молитва — это воспоминание среди движения жизни о своих обязанностях перед
богом и законом его. Испугался, рассердился, смутился, увлекся, — сделай усилие, вспомни, кто ты и что ты должен делать. В этом
молитва. Это трудно сначала, но привычку эту можно выработать.
Хорошо изменять свою
молитву, то есть выражение своего отношения к
богу. Человек постоянно растет, изменяется, и потому должно изменяться и уясняться его отношение к
богу. Должна изменяться и
молитва.
Прекрасны слова
молитвы: «Приди и вселися в ны». В этих словах всё. Человек имеет всё, что ему нужно, если
бог вселится в него. Для того же, чтобы
бог вселился в человека, делать нужно только одно: умалить себя, чтобы дать место
богу. Как только человек умалит себя,
бог тотчас же вселяется в него. И потому для того, чтобы иметь всё, что ему нужно, человеку надо прежде всего смириться.
Святость не в лесах, не на небе, не на земле, не в священных реках. Очисти себя, и ты увидишь его. Преврати твое тело в храм, откинь дурные мысли и созерцай
бога внутренним оком. Когда мы познаем его, мы познаем себя. Без личного опыта одно писание не уничтожит наших страхов, — так же как темнота не разгоняется написанным огнем. Какая бы ни была твоя вера и твои
молитвы, пока в тебе нет правды, ты не постигнешь пути блага. Тот, кто познает истину, тот родится снова.
— Идите-тко, христолюбец, к нам, в покой и тишину, в сладкую
молитву богу за мир этот несчастный, а? Что вам, одинокому, в миру делать? А года ваши такие, что пора бы уже подумать о себе-то, а? И здоровье, говорите, не крепкое, а?
Неточные совпадения
— Вы вступаете в пору жизни, — продолжал священник, — когда надо избрать путь и держаться его. Молитесь
Богу, чтоб он по своей благости помог вам и помиловал, — заключил он. «Господь и
Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами своего человеколюбия, да простит ти чадо»… И, окончив разрешительную
молитву, священник благословил и отпустил его.
Он сделался бледен как полотно, схватил стакан, налил и подал ей. Я закрыл глаза руками и стал читать
молитву, не помню какую… Да, батюшка, видал я много, как люди умирают в гошпиталях и на поле сражения, только это все не то, совсем не то!.. Еще, признаться, меня вот что печалит: она перед смертью ни разу не вспомнила обо мне; а кажется, я ее любил как отец… ну, да
Бог ее простит!.. И вправду молвить: что ж я такое, чтоб обо мне вспоминать перед смертью?
— Ох, не припоминай его,
бог с ним! — вскрикнула она, вся побледнев. — Еще третьего дня всю ночь мне снился окаянный. Вздумала было на ночь загадать на картах после
молитвы, да, видно, в наказание-то
Бог и наслал его. Такой гадкий привиделся; а рога-то длиннее бычачьих.
— Это — другое дело, Афанасий Васильевич. Я это делаю для спасения души, потому что в убеждении, что этим хоть сколько-нибудь заглажу праздную жизнь, что как я ни дурен, но
молитвы все-таки что-нибудь значат у
Бога. Скажу вам, что я молюсь, — даже и без веры, но все-таки молюсь. Слышится только, что есть господин, от которого все зависит, как лошадь и скотина, которою пашем, знает чутьем того, <кто> запрягает.
Поверяя
богу в теплой
молитве свои чувства, она искала и находила утешение; но иногда, в минуты слабости, которым мы все подвержены, когда лучшее утешение для человека доставляют слезы и участие живого существа, она клала себе на постель свою собачонку моську (которая лизала ее руки, уставив на нее свои желтые глаза), говорила с ней и тихо плакала, лаская ее. Когда моська начинала жалобно выть, она старалась успокоить ее и говорила: «Полно, я и без тебя знаю, что скоро умру».