(В то время я был твердо убежден, что все, начиная от бабушки и до Филиппа-кучера,
ненавидят меня и находят наслаждение в моих страданиях.)
Он или я должны оставить твой дом, потому что я не отвечаю за себя, я до такой степени
ненавижу этого человека, что готов на все.
— Нет, ни за что не пойду, — сказал я, цепляясь за его сюртук. — Все
ненавидят меня, я это знаю, но, ради бога, ты выслушай меня, защити меня или выгони из дома. Я не могу с ним жить, он всячески старается унизить меня, велит становиться на колени перед собой, хочет высечь меня. Я не могу этого, я не маленький, я не перенесу этого, я умру, убью себя. Он сказал бабушке, что я негодный; она теперь больна, она умрет от меня, я… с… ним… ради бога, высеки… за… что… му…чат.
— Благодарю покорно. И ведь за что
ненавидит, вор этот, дядя-то твой, за что? за то, что платье себе настоящее имею, за форц за мой, за походку мою. Одно слово. Эхма! — заключил Василий, махнув рукой.
St.-Jérôme доволен мною, хвалит меня, и я не только не
ненавижу его, но, когда он иногда говорит, чтос моими способностями, с моим умом стыдно не сделать того-то и того-то, мне кажется даже, что я люблю его.