Неточные совпадения
Без этого же отношения к цели рассуждений, рассуждения мельника, как бы они ни
были красивы и логичны, сами в себе
будут неправильны и, главное, праздны;
будут подобны рассуждениям Кифы Мокеевича, рассуждавшего о том, какой толщины должна бы
быть скорлупа слонового яйца, если бы слоны выводились из яиц как птицы. И таковы, по моему мнению, рассуждения нашей современной
науки о жизни.
Если бы
было прежде всего признано понятие жизни в его центральном значении, в том, в котором все его понимают, и потом
было бы ясно определено, что
наука, сделав от этого понятия отвлечение всех сторон его, кроме одной, подлежащей внешнему наблюдению, рассматривает явления с одной этой стороны, для которой она имеет свойственные ей методы исследования, тогда бы
было прекрасно и
было бы совсем другое дело: тогда и место, которое заняла бы
наука, и результаты, к которым бы мы приходили на основании
науки,
были бы совсем другие.
Люди с таким ложным взглядом на свою
науку никак не хотят признать того, что их исследованиям подлежат только некоторые стороны жизни, но утверждают, что вся жизнь со всеми ее явлениями
будет исследована ими путем внешнего опыта.
Только правильное разумение жизни дает должное значение и направление
науке вообще и каждой
науке в особенности, распределяя их по важности их значения относительно жизни. Если же разумение жизни не таково, каким оно вложено во всех нас, то и самая
наука будет ложная.
Но, может
быть, я и умышленно стараюсь не видеть тех огромных результатов, которые дает
наука в теперешнем ее направлении?
Допустим невозможное, — то, что всё, что желает познать теперешняя
наука о жизни, о чем утверждает (хотя и сама не веря в это), что всё это
будет открыто: допустим, что всё открыто, всё ясно как день.
Они говорят: устроить так, чтобы люди могли удовлетворять своим потребностям;
наука выработает средства, во-первых, для того, чтобы правильно распределять удовлетворение потребностей, а во-вторых, средства производить так много и легко, что все потребности легко
будут удовлетворены, и люди тогда
будут счастливы.
Она со временем определит это. Если же спросить, чем руководствоваться в определении законности и незаконности потребностей? то на это смело отвечают: изучением потребностей. Но слово потребность имеет только два значения: или условие существования, а условий существования каждого предмета бесчисленное количество, и потому все условия не могут
быть изучены, или требование блага живым существом, познаваемое и определяемое только сознанием и потому еще менее могущее
быть изученным опытной
наукой.
Есть такое учреждение, корпорация, собрание, что ли, людей или умов, которое непогрешимо, и называется
наука. Оно всё это определит со временем.
Разве не очевидно, что такое решение вопроса
есть только перефразированное царство Мессии, в котором роль Мессии играет
наука, а что для того, чтобы объяснение такое объясняло что-нибудь, необходимо верить в догматы
науки так же бесконтрольно, как верят Евреи в Мессию, что и делают правоверные
науки, — с тою только разницей, что правоверному Еврею, представляющему себе в Мессии посланника Божия, можно верить в то, что он всё своей властью устроит отлично; для правоверного же
науки по существу дела нельзя верить в то, чтобы посредством внешнего изучения потребностей можно
было решить главный и единственный вопрос о жизни.
Вся сложная, кипучая деятельность людей с их торговлей, войнами, путями сообщения,
наукой, искусствами
есть большей частью только давка обезумевшей толпы у дверей жизни.
В том и другом случае заблуждение происходит от смешения личности, индивидуальности, как называет
наука, с разумным сознанием. Разумное сознание включает в себя личность. Личность же не включает в себя разумное сознание. Личность
есть свойство животного и человека, как животного. Разумное сознание
есть свойство одного человека.
Чувства эти — предпочтения к известным существам, как например, к своим детям или даже к известным занятиям, например, к
науке, к искусствам мы называем тоже любовью; но такие чувства предпочтения, бесконечно разнообразные, составляют всю сложность видимой, осязаемой животной жизни людей и не могут
быть называемы любовью, потому что они не имеют главного признака любви — деятельности, имеющей и целью и последствием благо.
И потому приносит величайшее зло миру и так восхваляемая любовь к женщине, к детям, к друзьям, не говоря уже о любви к
науке, к искусству, к отечеству, которая
есть ничто иное, как предпочтение на время известных условий животной жизни другим.
Это не
есть, как думают многие, взгляд на жизнь, выработанный материалистической
наукой и философией нашего времени;
наука и философия нашего времени довели только это воззрение до последних его пределов, при которых очевиднее, чем прежде, стало несоответствие этого взгляда основным требованиям природы человеческой; но это давнишний, первобытный взгляд людей, стоящих на низшей ступени развития: он выражен и у Китайцев, и у Буддистов, и у Евреев, и в книге Иова, и в изречении: «земля еси и в землю пойдеши».
В этом стремлении к благу и состоит основа всякого познания о жизни. Без признания того, что стремление к благу, которое чувствует в себе человек,
есть жизнь и признак всякой жизни, невозможно никакое изучение жизни, невозможно никакое наблюдение над жизнью. И потому наблюдение начинается тогда, когда уже известна жизнь, и никакое наблюдение над проявлениями жизни не может (как это предполагает ложная
наука) определить самую жизнь.