«Не бороться с другими за свое личное благо, не искать наслаждений, не предотвращать страдания и
не бояться смерти! Да это невозможно, да это отречение от всей жизни! И как же я отрекусь от личности, когда я чувствую требования моей личности и разумом познаю законность этих требований?» — говорят с полною уверенностью образованные люди нашего мира.
«Нет смерти», говорили все великие учители мира, и то же говорят, и жизнью своей свидетельствуют миллионы людей, понявших смысл жизни. И то же чувствует в своей душе, в минуту прояснения сознания, и каждый живой человек. Но люди, не понимающие жизни, не могут
не бояться смерти. Они видят её и верят в неё.
Но если бы человек и мог
не бояться смерти и не думать о ней, одних страданий, ужасных, бесцельных, — ничем не оправдываемых и никогда не отвратимых страданий, которым он подвергается, было бы достаточно для того, чтобы разрушить всякий разумный смысл, приписываемый жизни.
Неточные совпадения
Я умру. Что же тут страшного? Ведь сколько разных перемен происходило и происходит в моем плотском существовании, и я
не боялся их? Отчего же я
боюсь этой перемены, которая еще
не наступала и в которой
не только нет ничего противного моему разуму и опыту, но которая так понятна, знакома и естественна для меня, что в продолжении моей жизни я постоянно делал и делаю соображения, в которых
смерть, и животных, и людей, принималась мною, как необходимое и часто приятное мне условие жизни. Что же страшно?
Ни как животное, ни как разумное существо, человек
не может
бояться смерти: животное,
не имея сознания жизни,
не видит
смерти, а разумное существо, имея сознание жизни,
не может видеть в
смерти животной ничего иного, как естественного и никогда непрекращающегося движения вещества.
Если же человек
боится, то
боится не смерти, которой он
не знает, а жизни, которую одну знает и животное и разумное существо его.
Не в
смерти, а в этом противоречии причина того ужаса, который охватывает человека при мысли о плотской
смерти: страх
смерти не в том, что человек
боится прекращения существования своего животного, но в том, что ему представляется, что умирает то, что
не может и
не должно умереть.
Не оттого люди ужасаются мысли о плотской
смерти, что они
боятся, чтобы с нею
не кончилась их жизнь, но оттого, что плотская
смерть явно показывает им необходимость истинной жизни, которой они
не имеют. И от этого-то так
не любят люди,
не понимающие жизни, вспоминать о
смерти. Вспоминать о
смерти для них всё равно, что признаваться в том, что они живут
не так, как того требует от них их разумное сознание.
Люди, боящиеся
смерти,
боятся ее оттого, что она представляется им пустотою и мраком; но пустоту и мрак они видят потому, что
не видят жизни.
Стало-быть, если есть какое-нибудь такое наше я, которое мы
боимся потерять при
смерти, то это я должно быть
не в том теле, которое мы называем своим, и
не в том сознании, которое мы называем своим в известное время, а в чем-либо другом, соединяющем весь ряд последовательных сознаний в одно.
Мы
боимся потерять при плотской
смерти свое особенное я, соединяющее и тело и ряд сознаний, проявлявшихся во времени, в одно, а между тем это-то мое особенное я началось
не с моим рождением, и потому прекращение известного временного сознания
не может уничтожить того, что соединяет в одно все временные сознания.
Ведь ни один человек
не боится засыпать, хотя в засыпании происходит совершенно то же, что при
смерти, именно: прекращается сознание во времени.
Человек
не боится того, что засыпает, хотя уничтожение сознания совершенно такое же, как и при
смерти,
не потому, что он рассудил, что он засыпал и просыпался, и потому опять проснется (рассуждение это неверно: он мог тысячу раз просыпаться и в тысячу первый
не проснуться), — никто никогда
не делает этого рассуждения, и рассуждение это
не могло бы успокоить его; но человек знает, что его истинное я живет вне времени, и что потому проявляющееся для него во времени прекращение его сознания
не может нарушить его жизни.
Если же ты
боишься потерять то, что
не есть животное, то ты
боишься потерять свое особенное разумное отношение к миру, — то, с которым ты вступил в это существование. Но ведь ты знаешь, что оно возникло
не с твоим рождением: оно существует независимо от твоего родившегося животного и потому
не может зависеть и от
смерти его.
Неточные совпадения
— Нет, нет, — заговорила она, — я
не боюсь его, я
боюсь смерти. Алексей, подойди сюда. Я тороплюсь оттого, что мне некогда, мне осталось жить немного, сейчас начнется жар, и я ничего уже
не пойму. Теперь я понимаю, и всё понимаю, я всё вижу.
Доказательство того, что они знали твердо, что такое была
смерть, состояло в том, что они, ни секунды
не сомневаясь, знали, как надо действовать с умирающими, и
не боялись их.
Когда прошло то размягченье, произведенное в ней близостью
смерти, Алексей Александрович стал замечать, что Анна
боялась его, тяготилась им и
не могла смотреть ему прямо в глаза. Она как будто что-то хотела и
не решалась сказать ему и, тоже как бы предчувствуя, что их отношения
не могут продолжаться, чего-то ожидала от него.
Левин же и другие, хотя и многое могли сказать о
смерти, очевидно,
не знали, потому что
боялись смерти и решительно
не знали, что надо делать, когда люди умирают.
— На том свете? Ох,
не люблю я тот свет!
Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице брата. — И ведь вот, кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы было, а я
боюсь смерти, ужасно
боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и русские песни.