Неточные совпадения
Но, рядом с этими истинными учителями и благодетелями человечества, всегда были и теперь есть рассудители, покидающие цель рассуждения и вместо нее разбирающие вопрос о том, отчего
происходит жизнь, отчего вертится мельница.
Что-то подобное с древнейших времен рядом с истинным знанием людей
происходит и по отношению к вопросу о
жизни.
С древнейших времен известны рассуждения о том, отчего
происходит жизнь? от невещественного начала или от различных комбинаций материи? И рассуждения эти продолжаются до сих пор, так что не предвидится им никакого конца, именно потому, что цель всех рассуждений оставлена и рассуждается о
жизни независимо от ее цели; и под словом
жизнь разумеют уж не
жизнь, а то, отчего она
происходит, или то, что ей сопутствует.
В самом деле,
жизнь, которую я не могу себе представить, иначе, как стремлением от зла к благу,
происходит в той области, где я не могу видеть ни блага, ни зла.
То же
происходит и теперь с той опытной эволюционной наукой, которая, рассматривая одну сторону или некоторые стороны
жизни, заявляет притязания на изучение всей
жизни.
Споры о том, что не касается
жизни, именно о том, отчего
происходит жизнь: анимизм ли это, витализм ли, или понятие еще особой какой силы, скрыли от людей главный вопрос
жизни, — тот вопрос, без которого понятие
жизни теряет свой смысл, и привели понемногу людей науки, — тех, которые должны вести других, — в положение человека, который идет и даже очень торопится, но забыл, куда именно.
Так что та единственно чувствуемая человеком
жизнь, для которой
происходит вся его деятельность, оказывается чем-то обманчивым и невозможным, а
жизнь вне его, нелюбимая, нечувствуемая им, неизвестная ему, и есть единая настоящая
жизнь.
Жизнь и есть то, что
происходит в теле человека, так же как и животного, в промежуток времени между рождением и смертью.
Человек знает, что
жизнь его одна, а чувствует их две. Человек, перекрутив два пальца и между ними катая шарик, знает, что шарик один, но чувствует их два. Нечто подобное
происходит с человеком, усвоившим ложное представление о
жизни.
Животное страдало бы и видело бы в этом состоянии мучительное противоречие и раздвоение. То же
происходит и с человеком, наученным признавать низший закон своей
жизни, животную личность, законом своей
жизни. Высший закон
жизни, закон его разумного сознания, требует от него другого; вся же окружающая
жизнь и ложные учения удерживают его в обманчивом сознании, и он чувствует противоречие и раздвоение.
Происходит нечто подобное тому, что
происходит в вещественном мире при всяком рождении. Плод родится не потому, что он хочет родиться, что ему лучше родиться и что он знает, что хорошо родиться, а потому, что он созрел, и ему нельзя продолжать прежнее существование; он должен отдаться новой
жизни не столько потому, что новая
жизнь зовет его, сколько потому, что уничтожена возможность прежнего существования.
Ложное знание рассуждает так: люди существуют и существовали до нас; посмотрим, как они существовали, какие
происходили во времени и пространстве изменения в их существовании, куда направляются эти изменения. Из этих исторических изменений их существования мы найдем закон их
жизни.
И потому, сколько бы ни изучали люди того, как существовали люди, как животные, они никогда не узнают о существовании человека ничего такого, чего само собой не
происходило бы в людях и без этого знания; и никогда, сколько бы они ни изучали животного существования человека, не узнают они того закона, которому для блага его
жизни должно быть подчинено это животное существование человека.
И они изучают в человеке то, что
происходит и в мертвом веществе, и в растении, и в животном, предполагая, что уяснение законов явлений, сопутствующих
жизни человека, может уяснить им самую
жизнь человека.
Только от этого недостатка веры и
происходят те кажущиеся странными сначала явления колебания истинной
жизни, остановки ее и раздвоения сознания.
Разумная
жизнь есть. Она одна есть. Промежутки времени одной минуты или 50000 лет безразличны для нее, потому что для нее нет времени.
Жизнь человека истинная — та, из которой он составляет себе понятие о всякой другой
жизни, — есть стремление к благу, достигаемому подчинением своей личности закону разума. Ни разум, ни степень подчинения ему не определяются ни пространством, ни временем. Истинная
жизнь человеческая
происходит вне пространства и времени.
Ведь страх смерти
происходит только от страха потерять благо
жизни с ее плотской смертью.
Происходит это от того, что человек простой, так называемый необразованный, всю
жизнь свою работавший телом, не извратил свой разум и удержал его во всей чистоте и силе.
Бедственность существования человека
происходит не от того, что он — личность, а от того, что он признает существование своей личности —
жизнью и благом. Только тогда являются противоречие, раздвоение и страдание человека.
Происходит то же, что при представлении о
жизни людей, не имеющих
жизни.
0,99 зла между людьми
происходит от того ложного чувства, которое они, восхваляя его, называют любовью и которое столько же похоже на любовь, сколько
жизнь животного похожа на
жизнь человека.
Если бы люди с ложным представлением о
жизни могли рассуждать спокойно и мыслили бы правильно на основании того представления, которое они имеют о
жизни, они бы должны были придти к заключению, что в том, что в плотском существовании моем
произойдет та перемена, которая, я вижу, не переставая
происходит во всех существах и которую я называю смертью, нет ничего ни неприятного, ни страшного.
Я умру. Что же тут страшного? Ведь сколько разных перемен
происходило и
происходит в моем плотском существовании, и я не боялся их? Отчего же я боюсь этой перемены, которая еще не наступала и в которой не только нет ничего противного моему разуму и опыту, но которая так понятна, знакома и естественна для меня, что в продолжении моей
жизни я постоянно делал и делаю соображения, в которых смерть, и животных, и людей, принималась мною, как необходимое и часто приятное мне условие
жизни. Что же страшно?
Ведь есть только два строго логические взгляда на
жизнь: один ложный — тот, при котором
жизнь понимается, как те видимые явления, которые
происходят в моем теле от рождения и до смерти, а другой истинный — тот, при котором
жизнь понимается как то невидимое сознание ее, которое я ношу в себе. Один взгляд ложный, другой истинный, но оба логичны, и люди могут иметь тот или другой, но ни при том, ни при другом невозможен страх смерти.
Страх смерти всегда
происходит в людях оттого, что они страшатся потерять при плотской смерти свое особенное я, которое — они чувствуют — составляет их
жизнь. Я умру, тело разложится, и уничтожится мое я. Я же это мое есть то, что жило в моем теле столько-то лет.
Да ведь то, на чем
происходят все эти перемены, — особенное отношение к миру, — то, в чем состоит сознание истинной
жизни, началось не с рождения тела, а вне тела и вне времени.
Но еще более, не скажу с другой стороны, но по самому существу
жизни, как мы сознаем ее, становится ясным суеверие смерти. Мой друг, брат, жил так же, как и я, и теперь перестал жить так, как я.
Жизнь его была его сознание и
происходила в условиях его телесного существования; значит, нет места и времени для проявления его сознания, и его нет для меня. Брат мой был, я был в общении с ним, а теперь его нет, и я никогда не узнаю, где он.
Боязнь потери того, что одно есть,
происходит только от того, что
жизнь представляется человеку нетолько в одном известном ему, но невидимом, особенном отношении его разумного сознания к миру, но и в двух неизвестных ему, но видимых ему отношениях: его животного сознания и тела к миру.
И в самом деле, если мы под
жизнью разумеем
жизнь, а не подобие ее, если истинная
жизнь есть основа всего, то не может основа зависеть от того, что она производит: — не может причина
происходить из следствия, — не может течение истинной
жизни нарушаться изменением проявления ее. Не может прекращаться начатое и неконченное движение
жизни человека в этом мире от того, что у него сделается нарыв, или залетит бактерия, или в него выстрелят из пистолета.
Если мы живем, то это
происходит вовсе не от того, что мы бережем себя, а от того, что в нас совершается дело
жизни, подчиняющее себе все эти условия.
Сказать, что это
происходит оттого, что наслаждений в этой
жизни больше, чем страданий, нельзя, потому что, во-первых, не только простое рассуждение, но философское исследование
жизни явно показывают, что вся земная
жизнь есть ряд страданий, далеко не выкупаемых наслаждениями; во-вторых, мы все знаем и по себе и по другим, что люди в таких положениях, которые не представляют ничего иного, как ряд усиливающихся страданий без возможности облегчения до самой смерти, всё-таки не убивают себя и держатся
жизни.