Неточные совпадения
Чем дальше человек живет, тем больше рассуждение это подтверждается опытом, и человек
видит, что жизнь
мира,
в которой он участвует, составленная из связанных между собой личностей, желающих истребить и съесть одна другую, не только не может быть для него благом, но будет, наверное, великим злом.
Человек
видит, что он, его личность — то,
в чем одном он чувствует жизнь, только и делает, что борется с тем, с чем нельзя бороться, — со всем
миром; что он ищет наслаждений, которые дают только подобия блага и всегда кончаются страданиями, и хочет удержать жизнь, которую нельзя удержать.
Во внешнем
мире мы
видим это подчинение закону разума;
в себе же мы знаем этот закон как то, что сами должны совершать.
Далее от себя он
видит растения, и еще увеличивается распространенность
в мире этих явлений, и еще невозможнее для него знание их.
Наше знание о
мире вытекает из сознания нашего стремления к благу и необходимости, для достижения этого блага, подчинения нашего животного разуму. Если мы знаем жизнь животного, то только потому, что мы и
в животном
видим стремление к благу и необходимость подчинения закону разума, который
в нем представляется законом организма.
Человек всегда
видит эти три разряда предметов
в мире, потому что он сам
в себе заключает эти три предмета познания. Он знает себя: 1) как разумное сознание, подчиняющее животное; 2) как животное, подчиненное разумному сознанию, и 3) как вещество, подчиненное животному.
Он не может не
видеть и того, что, при допущении такого же понимания жизни и
в других людях и существах, жизнь всего
мира, вместо прежде представлявшихся безумия и жестокости, становится тем высшим разумным благом, которого только может желать человек, — вместо прежней бессмысленности и бесцельности, получает для него разумный смысл: целью жизни
мира представляется такому человеку бесконечное просветление и единение существ
мира, к которому идет жизнь и
в котором сначала люди, а потом и все существа, более и более подчиняясь закону разума, будут понимать (то, что дано понимать теперь одному человеку), что благо жизни достигается не стремлением каждого существа к своему личному благу, а стремлением, согласно с законом разума, каждого существа к благу всех других.
Человек не может не
видеть в истории, что движение общей жизни не
в усилении и увеличении борьбы существ между собою, а напротив
в уменьшении несогласия и
в ослаблении борьбы; что движение жизни только
в том, что
мир, из вражды и несогласия, через подчинение разуму приходит всё более к согласию и единству.
Допустив это, человек не может не
видеть, что люди, поедавшие друг друга, перестают поедать; убивавшие пленных и своих детей, перестают их убивать; что военные, гордившиеся убийством, перестают этим гордиться; учреждавшие рабство, уничтожают его; что люди, убивавшие животных, начинают приручать их и меньше убивать; начинают питаться, вместо тела животных, их яйцами и молоком; начинают и
в мире растений уменьшать их уничтожение.
Человек
видит, что то самое, что он допустил только по требованиям разума, то самое и совершается действительно
в мире и подтверждается прошедшею жизнью человечества.
«Нет смерти», говорили все великие учители
мира, и то же говорят, и жизнью своей свидетельствуют миллионы людей, понявших смысл жизни. И то же чувствует
в своей душе,
в минуту прояснения сознания, и каждый живой человек. Но люди, не понимающие жизни, не могут не бояться смерти. Они
видят её и верят
в неё.
И несмотря на то, что сознание
видит само себя и весь бесконечный
мир и судит само себя и весь бесконечный
мир, и
видит всю игру случайностей этого
мира, и главное,
в противоположность чего-то не случайного, называет эту игру случайною, сознание это само по себе есть только произведение мертвого вещества, призрак, возникающий и исчезающий без всякого остатка и смысла.
Основа всего того, что я знаю о себе и о всем
мире, есть то особенное отношение к
миру,
в котором я нахожусь и вследствие которого я
вижу другие существа, находящиеся
в своем особенном отношении к
миру. Мое же особенное отношение к
миру установилось не
в этой жизни и началось не с моим телом и не с рядом последовательных во времени сознаний.
Рассуждая на основании своего сознания, я
вижу, что соединявшее все мои сознания
в одно — известная восприимчивость к одному и холодность к другому, вследствие чего одно остается, другое исчезает во мне, степень моей любви к добру и ненависти к злу, — что это мое особенное отношение к
миру, составляющее именно меня, особенного меня, не есть произведение какой-либо внешней причины, а есть основная причина всех остальных явлений моей жизни.
То неизбежное уничтожение плотского существования, которое мы на себе
видим, показывает нам, что отношение,
в котором мы находимся к
миру, не есть постоянное, но что мы вынуждены устанавливать другое.
Глядя на свое прошедшее
в этой жизни, он
видит, по памятному ему ряду своих сознаний, что отношение его к
миру изменялось, подчинение закону разума увеличивалось, и увеличивалась не переставая сила и область любви, давая ему всё большее и большее благо независимо, а иногда прямо обратно пропорционально умалению существования личности.
Я могу сказать, что он вышел из того низшего отношения к
миру,
в котором он был как животное, и
в котором я еще нахожусь, — вот и всё; могу сказать, что я не
вижу того центра нового отношения к
миру,
в котором он теперь; но не могу отрицать его жизни, потому что чувствую на себе ее силу.
Нам кажется сначала, что с этого отношения нашего к
миру и начинается наша жизнь, но наблюдения над собой и над другими людьми показывают нам, что это отношение к
миру, степень любви каждого из нас, не начались с этой жизнью, а внесены нами
в жизнь из скрытого от нас нашим плотским рождением прошедшего; кроме того, мы
видим, что всё течение нашей жизни здесь есть ничто иное, как неперестающее увеличение, усиление нашей любви, которое никогда не прекращается, но только скрывается от наших глаз плотской смертью.
Мучения страдания испытывает только тот, кто, отделив себя от жизни
мира, не
видя тех своих грехов, которыми он вносил страдания
в мир, считает себя невиноватым и потому возмущается против тех страданий, которые он несет за грехи
мира.
Если же бы мы не знали, что лошадь желает себе своего и человек своего блага, что того желает каждая отдельная лошадь
в табуне, что того блага себе желает каждая птица, козявка, дерево, трава, мы не
видели бы отдельности существ, а не
видя отдельности, никогда не могли бы понять ничего живого: и полк кавалеристов, и стадо, и птицы, и несекомыя, и растения — всё бы было как волны на море, и весь
мир сливался бы для нас
в одно безразличное движение,
в котором мы никак не могли бы найти жизнь.