Неточные совпадения
Теперь слово «
жизнь» приписывается чему-то спорному, не имеющему в себе главных признаков
жизни: сознания страданий и наслаждений, стремления к
благу.
Под большинство этих определений подходит деятельность восстанавливающегося кристалла; под некоторые подходит деятельность брожения, гниения, и под все подходит
жизнь каждой отдельной клеточки моего тела, для которых нет ничего — ни хорошего, ни дурного. Некоторые процессы, происходящие в кристаллах, в протоплазме, в ядре протоплазмы, в клеточках моего тела и других тел, называют тем словом, которое во мне неразрывно соединено с сознанием стремления к моему
благу.
В самом деле,
жизнь, которую я не могу себе представить, иначе, как стремлением от зла к
благу, происходит в той области, где я не могу видеть ни
блага, ни зла.
Но мне скажут: наука и не ставит себе задачей исследования всей совокупности
жизни (включая в нее волю, желание
блага и душевный мир); она только делает отвлечение от понятия
жизни тех явлений, которые подлежат ее опытным исследованиям.
Живет всякий человек только для того, чтобы ему было хорошо, для своего
блага. Не чувствует человек желания себе
блага, — он и не чувствует себя живущим. Человек не может себе представить
жизни без желания себе
блага. Жить для каждого человека всё равно, что желать и достигать
блага; желать и достигать
блага — всё равно, что жить.
Жизнь чувствует человек только в себе, в своей личности, и потому сначала человеку представляется, что
благо, которого он желает, есть
благо только его личности.
Если он желает добра другим, то совсем не так, как себе, — не для того, чтобы было хорошо тому, кому он желает добра, а только для того, чтобы
благо других существ увеличивало
благо его
жизни.
Важно и нужно человеку только
благо в той
жизни, которую он чувствует своею, т. е. своё
благо.
Каждое из этих существ точно так же, как и он, чувствует только свою
жизнь и свое
благо, считает только свою
жизнь важною и настоящею, а
жизнь всех других существ только средством для своего
блага.
Человек видит, что каждое из живых существ точно так же, как и он, должно быть готово, для своего маленького
блага, лишить большего
блага и даже
жизни все другие существа, а в том числе и его, так рассуждающего человека.
И, поняв это, человек видит, что его личное
благо, в котором одном он понимает
жизнь, не только не может быть легко приобретено им, но, наверное, будет отнято от него.
Чем дальше человек живет, тем больше рассуждение это подтверждается опытом, и человек видит, что
жизнь мира, в которой он участвует, составленная из связанных между собой личностей, желающих истребить и съесть одна другую, не только не может быть для него
благом, но будет, наверное, великим злом.
Но мало того: если даже человек и поставлен в такие выгодные условия, что он может успешно бороться с другими личностями, не боясь за свою, очень скоро и разум и опыт показывают ему, что даже те подобия
блага, которые он урывает из
жизни, в виде наслаждений личности, не —
блага, а как будто только образчики
блага, данные ему только для того, чтобы он еще живее чувствовал страдания, всегда связанные с наслаждениями.
Но мало и этого: начиная испытывать ослабление сил и болезни, и глядя на болезни и старость, смерть других людей, он замечает еще и то, что и самое его существование, в котором одном он чувствует настоящую, полную
жизнь, каждым часом, каждым движением приближается к ослаблению, старости, смерти; что
жизнь его, кроме того, что она подвержена тысячам случайностей уничтожения от других борющихся с ним существ и всё увеличивающимся страданиям, по самому свойству своему есть только не перестающее приближение к смерти, к тому состоянию, в котором вместе с
жизнью личности наверное уничтожится всякая возможность какого бы то ни было
блага личности.
Человек видит, что он, его личность — то, в чем одном он чувствует
жизнь, только и делает, что борется с тем, с чем нельзя бороться, — со всем миром; что он ищет наслаждений, которые дают только подобия
блага и всегда кончаются страданиями, и хочет удержать
жизнь, которую нельзя удержать.
Человек видит, что он сам, сама его личность, — то, для чего одного он желает
блага и
жизни, — не может иметь ни
блага, ни
жизни.
А то, что он желает иметь:
благо и
жизнь, имеют только те чуждые ему существа, которых он не чувствует и не может чувствовать, и про существование которых он знать и не может и не хочет.
Единственная представляющаяся сначала человеку цель
жизни есть
благо его личности, но
блага для личности не может быть; если бы и было в
жизни нечто, похожее на
благо, то
жизнь, в которой одной возможно
благо,
жизнь личности, каждым движением, каждым дыханием неудержимо влечется к страданиям, к злу, к смерти, к уничтожению.
«
Жизнь человека, как личности, стремящейся только к своему
благу, среди бесконечного числа таких же личностей, уничтожающих друг друга и самих уничтожающихся, есть зло и бессмыслица, и
жизнь истинная не может быть такою».
С древнейших времен сказал себе это человек, и это внутреннее противоречие
жизни человека с необычайной силой и ясностью было выражено и Индийскими, и Китайскими, и Египетскими, и Греческими, и Еврейскими мудрецами, и с древнейших времен разум человека был направлен на познание такого
блага человека, которое не уничтожалось бы борьбой существ между собою, страданиями и смертью.
В большем и большем уяснении этого несомненного, ненарушимого борьбою, страданиями и смертью
блага человека и состоит всё движение вперед человечества с тех пор, как мы знаем его
жизнь.
С самых древних времен и в самых различных народах великие учителя человечества открывали людям всё более и более ясные определения
жизни, разрешающие ее внутреннее противоречие, и указывали им истинное
благо и истинную
жизнь, свойственные людям.
А так как положение в мире всех людей одинаково, и потому одинаково для всякого человека противоречие его стремления к своему личному
благу и сознания невозможности его, то одинаковы, по существу, и все определения истинного
блага и потому истинной
жизни, открытые людям величайшими умами человечества.
«
Жизнь — это распространение того света, который для
блага людей сошел в них с неба», сказал Конфуций за 600 лет до Р. X.
«
Жизнь — это странствование и совершенствование душ, достигающих всё большего и большего
блага», сказали брамины того же времени.
«
Жизнь — это путь смирения и унижения для достижения
блага», сказал Лао-Дзи, тоже современник Конфуция.
«
Жизнь — это то, что вдунул Бог в ноздри человека, для того, чтобы он, исполняя его закон, получил
благо», говорит Еврейская мудрость.
«
Жизнь — это подчинение разуму, дающее
благо человеку», сказали стоики.
«
Жизнь — это любовь к Богу и ближнему, дающая
благо человеку», сказал Христос, включая в свое определение все предшествующие.
Таковы определения
жизни, которые за тысячи лет до нас, указывая людям вместо ложного и невозможного
блага личности действительное, неуничтожимое
благо, разрешают противоречие человеческой
жизни и дают ей разумный смысл.
Можно не соглашаться с этими определениями
жизни, можно предполагать, что определения эти могут быть выражены точнее и яснее, но нельзя не видеть того, что определения эти таковы, что признание их, уничтожая противоречие
жизни и заменяя стремление к недостижимому
благу личности другим стремлением — к неуничтожаемому страданиями и смертью
благу, дает
жизни разумный смысл.
Нельзя не видеть и того, что определения эти, будучи теоретически верны, подтверждаются и опытом
жизни, и что миллионы и миллионы людей, признававшие и признающие такие определения
жизни, на деле показывали и показывают возможность замены стремления к
благу личности другим стремлением к
благу такому, которое не нарушается страданиями и смертью.
И те и другие лжеучители, несмотря на то, что учения и тех и других основаны на одном и том же грубом непонимании основного противоречия человеческой
жизни, всегда враждовали и враждуют между собой. Оба учения эти царствуют в нашем мире и, враждуя друг с другом, наполняют мир своими спорами, — этими самыми спорами скрывая от людей те определения
жизни, открывающие путь к истинному
благу людей, которые уже за тысячи лет даны человечеству.
Да и зачем изучать тех людей, которые разрешали сознаваемое разумным человеком противоречие его
жизни и определяли истинное
благо и
жизнь людей?
Жизнь мы не можем определить в своем сознании, говорит это учение. Мы заблуждаемся, рассматривая ее в себе. То понятие о
благе, стремление к которому в нашем сознании составляет нашу
жизнь, есть обманчивый призрак, и
жизнь нельзя понимать в этом сознании. Чтобы понять
жизнь, надо только наблюдать ее проявления, как движение вещества. Только из этих наблюдений и выведенных из них законов мы найдем и закон самой
жизни, и закон
жизни человека.
Это самое и делает потворствующая грубой толпе ложная наука книжников нашего времени, рассматривая
жизнь без главного определения ее, стремления к
благу, открытого только в сознании человека. Исходя прямо из определения
жизни независимо от стремления к
благу, ложная наука наблюдает цели живых существ и, находя в них цели, чуждые человеку, навязывает их ему.
Ложная наука, взявшая за исходную точку отсталое представление о
жизни, при котором не видно то противоречие
жизни человеческой, которое составляет главное ее свойство, — эта мнимая наука в своих последних выводах приходит к тому, чего требует грубое большинство человечества, — к признанию возможности
блага одной личной
жизни, к признанию для человека
благом одного животного существования.
«
Жизнь определять нечего: всякий ее знает, вот и всё, и давайте жить», говорят в своем заблуждении люди, поддерживаемые ложными учениями. И не зная, что такое
жизнь и ее
благо, им кажется, что они живут, как может казаться человеку, несомому по волнам без всякого направления, что он плывет туда, куда ему надобно и хочется.
Родится ребенок в нужде или роскоши и получает воспитание фарисейское или книжническое. Для ребенка, для юноши не существует еще противоречия
жизни и вопроса о ней, и потому ни объяснение фарисеев, ни объяснение книжников не нужны ему и не могут руководить его
жизнью. Он учится одним примером людей, живущих вокруг него, и пример этот, и фарисеев и книжников, одинаков: и те и другие живут только для
блага личной
жизни, и тому же поучают и его.
Они вступают в брак, заводятся семьей, и жадность к приобретению
благ животной
жизни усиливается оправданием семьи: борьба с другими ожесточается и устанавливается (инерция) привычка
жизни только для
блага личности.
Всё, что может сделать человек для приобретения
блага, не в этой, но в будущей
жизни, это верить в то учение, которое мы преподаем вам, — исполнять обряды, которые мы предписываем.
И сомневающийся, видя на
жизни всех людей, живущих для личного
блага, и на
жизни самих фарисеев, живущих для того же, неправду этого объяснения, не углубляясь в смысл их ответа, прямо не верит им и обращается к книжникам.
О
жизни же твоей, с твоим стремлением к
благу, мы ничего тебе сказать не можем, кроме того, что ты и без нас знаешь: живешь, так и живи, как получше».
Сколько бы ни уверял себя человек, и сколько бы ни уверяли его в этом другие, что
жизнь может быть
благою и разумною только за гробом, или что одна личная
жизнь может быть
благою и разумною, — человек не может верить в это.
Человек имеет в глубине души своей неизгладимое требование того, чтобы
жизнь его была
благом и имела разумный смысл, а
жизнь, не имеющая перед собой никакой другой дели, кроме загробной
жизни или невозможного
блага личности, есть зло и бессмыслица.
«Вся
жизнь моя есть желание себе
блага», говорит себе человек пробудившийся, — «разум же мой говорит мне, что
блага этого для меня быть не может, и что бы я ни делал, чего бы ни достигал, всё кончится одним и тем же: страданиями и смертью, уничтожением. Я хочу
блага, я хочу
жизни, я хочу разумного смысла, а во мне и во всем меня окружающем — зло, смерть, бессмыслица… Как быть? Как жить? Что делать?» И ответа нет.
Жизнь человеческая начинается только с проявления разумного сознания, — того самого, которое открывает человеку одновременно и свою
жизнь, и в настоящем и в прошедшем, и
жизнь других личностей, и всё, неизбежно вытекающее из отношений этих личностей, страдания и смерть, — то самое, что производит в нем отрицание
блага личной
жизни и противоречие, которое, ему кажется, останавливает его
жизнь.
Но для человека, как разумного существа, отрицание возможности личного
блага и
жизни есть неизбежное последствие условий личной
жизни и свойства разумного сознания, соединенного с нею.
Отрицание
блага и
жизни личности есть для разумного существа такое же естественное свойство его
жизни, как для птицы летать на крыльях, а не бегать ногами.
Если мы вне себя видим людей с непробудившимся сознанием, полагающих свою
жизнь в
благе личности, то это не доказывает того, чтобы человеку было несвойственно жить разумною
жизнью.