Неточные совпадения
И люди христианского мира живут, как животные, руководствуясь в своей
жизни одними личными интересами и борьбой
друг с
другом, тем только отличаясь от животных, что животные остаются с незапамятных времен с тем же желудком, когтями и клыками; люди же переходят и всё с большей и большей быстротой от грунтовых дорог к железным, от лошадей к пару, от устной проповеди и письма к книгопечатанию, к телеграфам, телефонам, от лодок с парусами к океанским пароходам, от холодного оружия к пороху, пушкам, маузерам, бомбам и аэропланам.
Ложь поддерживает жестокость
жизни, жестокость
жизни требует всё больше и больше лжи, и, как ком снега, неудержимо растет и то и
другое.
Так что в наше время в нашем христианском мире одни люди, огромное большинство людей, живут, внешним образом исполняя еще церковные обряды по привычке, для приличия, удобства, из страха перед властями или даже корыстных целей, но не верят и не могут верить в учение этой церкви, уже ясно видя ее внутреннее противоречие;
другая же, всё увеличивающаяся часть населения уже не только не признает существующей религии, но признает, под влиянием того учения, которое называется «наукой», всякую религию остатком суеверия и не руководится в
жизни ничем иным, кроме своих личных побуждений.
Учение Христа выясняет, почему этот закон есть высший закон
жизни человеческой, и с
другой стороны показывает тот ряд поступков, которые человек должен или не должен делать вследствие признания истинности этого учения.
«Возлюбленные, будем любить
друг друга, потому что любовь от бога и всякий любящий рожден от бога и знает бога. Кто не любит, тот не познал бога, потому что бог есть любовь. Бога никто никогда не видел; если мы любим
друг друга, то бог в нас пребывает. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в боге и бог в нем. Мы знаем, что мы перешли из смерти к
жизни, потому что любим братьев, не любящий брата пребывает в смерти» (Первое послание Иоанна, IV, 7, 8, 12, 16; III, 14).
«Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб (Исход, 21, 14), а я говорю вам, не противься злому», сказано в 38 ст. V гл. Матфея. В стихах же 39 и 40, как бы предвидя те исключения, которые могут показаться нужными при приложении к
жизни закона любви, ясно и определенно говорится, что нет и не может быть таких условий, при которых возможно бы было отступление от самого простого и первого требования любви: неделания
другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали.
Казалось бы, это так очевидно, что совестно доказывать это, а между тем люди христианского мира, — как признающие себя верующими, так считающие себя неверующими, но признающие нравственный закон, — и те и
другие смотрят на учение о любви, отрицающее всякое насилие, и в особенности на вытекающее из этого учения положение о непротивлении злу злом, как на нечто фантастическое, невозможное и совершенно неприложимое к
жизни.
Понятно, что люди властвующие могут говорить, что без насилия не может быть никакого порядка и доброй
жизни, разумея под «порядком» такое устройство
жизни, при котором немногие могут в излишестве пользоваться трудами
других людей, под «доброй» же
жизнью разумея беспрепятственность ведения такой
жизни.
Христианин освобождается от государственного закона тем, что не нуждается в нем ни для себя, ни для
других, считая
жизнь человеческую более обеспеченною законом любви, который он исповедует, чем законом, поддерживаемым насилием…
Лучшая
жизнь может быть только тогда, когда к лучшему изменится сознание людей, и потому все усилия людей, желающих улучшить
жизнь, должны бы быть направляемы на изменение сознания своего и
других людей.
В продолжение 18 веков шла эта двойная работа: положительная и отрицательная. С одной стороны всё большее и большее удаление людей от возможности доброй и разумной
жизни, а с
другой стороны всё большее и большее уяснение учения в его истинном смысле.
Рост сознания происходит равномерно, не скачками, и никогда нельзя найти той черты, которая отделяет один период
жизни человечества от
другого, а между тем эта черта есть, как есть черта между ребячеством и юностью, зимою и весною и т. п.
А войдет в сознание закон этот, как высший закон
жизни — и само собой прекратится то губительное для нравственности состояние людей, при котором величайшие несправедливости и жестокости, совершаемые людьми
друг против
друга, считаются естественными, свойственными людям поступками, совершится то, о чем мечтают теперь, чего желают и что обещают все социалистические, коммунистические устроители будущих обществ, и гораздо больше этого.
Достигается это освобождение от мучащего и развращающего людей зла не тем, что люди укрепят или удержат существующее устройство: монархию, республику, какую бы то ни было, и не тем, что, уничтожив существующее устройство, установят лучшее, социалистическое, коммунистическое, вообще не тем, что одни люди будут себе представлять известное, считаемое ими наилучшим, устройство общества и будут насилием принуждать к нему
других людей, а только тем, что каждый человек (большинство людей), не думая и не заботясь для себя и для
других о последствиях своей деятельности, будет поступать так или иначе, не ради того или иного устройства общества, а только ради исполнения для себя, для своей
жизни, признаваемого им высшим, закона
жизни, закона любви, не допускающего насилия ни при каких условиях.
Такой переход от одного возраста человечества к
другому совершился в наше время в
жизни народов христианского мира.
Мы не знаем того часа, когда ребенок стал юношей, но знаем, что бывший ребенок уже не может играть в игрушки; так же мы не можем назвать того года, десятилетия даже, во время которого люди христианского мира выросли из прежней формы
жизни и перешли в
другой, определяемый их религиозным сознанием, возраст, но не можем не знать, не видеть того, что люди христианского мира уже не могут серьезно играть в завоевания, в свидания монархов, в дипломатические хитрости, в конституции, с своими палатами и думами, в социал-революционные, демократические, анархические партии и революции, а главное, не могут делать всех этих дел, основывая их на насилии.
Люди, совершающие насилие, уверяют себя и
других в том, что они знают, что надо делать для того, чтобы
жизнь людей приняла ту форму, какую они считают наилучшею.
Так что вера в то, что одни люди — меньшинство — может устраивать
жизнь большинства, то самое, что считается несомненнейшей истиной, такой истиной, во имя которой совершаются величайшие злодеяния, есть только суеверие, деятельность же, основанная на этом суеверии, та политическая деятельность революционеров и правителей и их помощников, которая обыкновенно считается самым почтенным и важным делом, есть в сущности самая пустая, притом же и вредная человеческая деятельность, более всего
другого препятствовавшая и препятствующая истинному благу человечества.
И что хуже всего, — это то, что реки крови пролиты и проливаются во имя этого суеверия, а между тем именно это суеверие более всего
другого препятствовало и препятствует тому, чтобы в общественном устройстве совершались успешно те самые улучшения
жизни, которые свойственны и времени и известной ступени развития человеческого сознания.
Поймите вы, и те и
другие, что вы не рождены ни рабами, ни повелителями
других людей, что вы свободные люди, но свободные и разумные только тогда, когда вы исполняете высший закон своей
жизни.
Поймите, что свойственному просвещенной душе человека желанию блага
других людей удовлетворяет никак не суета устройства их
жизни посредством насилия, а только та внутренняя работа над собой, в которой одной вполне свободен и властен человек.
Любовь, истинная любовь, любовь, отрицающая себя и переносящая себя в
другого, есть пробуждение в себе высшего всемирного начала
жизни.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Да хорошо, когда ты был городничим. А там ведь
жизнь совершенно
другая.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о
жизни человека… (К Осипу.)Ну что,
друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «
Жизнь моя, милый
друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Жизнь трудовая — //
Другу прямая // К сердцу дорога, // Прочь от порога, // Трус и лентяй! // То ли не рай?
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой
жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой
друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.