То, что говорил отказавшийся на суде, говорилось давно, с самого начала христианства. Самые искренние и горячие отцы церкви говорили то же самое о несовместимости христианства с одним из основных неизбежных условий существования государственного устройства, — с войском, то есть, что христианин не может
быть солдатом, то есть быть готовым убивать всех, кого ему прикажут.
Неточные совпадения
Казалось бы, что̀ может
быть проще и естественнее того, чтобы, веками страдая от производимого самими над собою, без всякой для себя пользы, насилия, рабочие люди, в особенности земледельцы, которых в России, да и во всем мире большинство, поняли наконец, что они страдают сами от себя, что та земельная собственность неработающих владельцев, от которой они больше всего страдают, поддерживается ими же самими, в виде стражников, урядников,
солдат; что точно так же все подати — и прямые и косвенные — собирают с самих себя они же сами в виде старост, сотских, сборщиков податей и опять же полицейских и
солдат.
А между тем рабочие люди, и в особенности земледельцы, которым этого ничего не нужно, не только ни в России, ни в какой бы то ни
было стране, не делают этого, а одни, большинство, продолжают сами себя мучить, исполняя против самих себя требования начальства и сами поступая в полицию, в сборщики податей, в
солдаты; другие же, меньшинство, для того чтобы избавиться от насилия, когда могут это сделать, совершают во время революций насилия над теми людьми, от насилия которых страдают, то
есть тушат огонь огнем, и этим только увеличивают над собою насилие.
Чтобы избавиться от него, после трех лет тюрьмы, ему предложили присягнуть, и тогда он, как
солдат, пробывший три года на службе, хотя и в тюрьме, мог бы
быть отпущен.
— Нечего разговоры разговаривать, марш в новую тюрьму. — Фельдфебель
был особенно строг, потому что ему
было дано приказание следить за тем, чтобы арестованный не общался с
солдатами, так как вследствие этих общений за те два года, которые он просидел здесь, четыре человека
были совращены им в такие же отказы от службы и судились уже и сидят теперь в различных тюрьмах.
Так, Максимилиан, приведенный в присутствие по отбыванию воинской повинности, на первый вопрос проконсула о том, как его зовут, отвечал: «Мое имя — христианин, и потому я сражаться не могу». Несмотря на это заявление, его зачислили в
солдаты, но он отказался от службы. Ему
было объявлено, что он должен выбрать между отбыванием воинской повинности и смертью. Он сказал: «Лучше умру, но не могу сражаться». Его отдали палачам.
Так это
было в первые четыре века христианства. При Константине же на знаменах римских легионов уже появился крест. А в четыреста шестнадцатом году
был издан указ о том, чтобы не допускать в армию язычников. Все
солдаты стали христианами, то
есть все христиане за самыми малыми исключениями отреклись от Христа.
В 1818 году, как записал это в свой дневник генерал-губернатор Кавказа Муравьев,
были присланы на Кавказ из Тамбовской губернии пять помещичьих крестьян за то, что они,
будучи сданы в
солдаты, отказались служить.
«В 1835 году в Ярославской губернии пойман неизвестный человек, называющий себя Иваном. Он заявил себя непризнающим святых угодников, императора и никакого начальства. По повелению государя
был отправлен в Соловки для употребления по летам в работы. В том же году по высочайшему повелению отдан в
солдаты».
Разрушает оно существующее устройство потому, что, если люди, понимая то, что участие в насилии несовместимо с христианством, не
будут идти в
солдаты, в сборщики податей, в судьи, в присяжные, в полицейские, во всякого рода начальники, то ясно, что не
будет и тех насилий, от которых теперь страдают люди.
Молодой, бывший
солдат с явным недоумением о том, как надо относиться к этому, рассказывал мне, как его заставляли рыть траншею — могилу для 10 живых, приговоренных к расстрелу, и как заставляли одних
солдат убивать этих приговоренных, а других стоять с заряженными винтовками позади убивающих и
быть готовыми стрелять в этих, если они поколеблются в исполнении требуемого от них страшного, нечеловеческого дела.
— Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да
будет солдат, а не шаматон. [Шаматон (разг., устар.) — гуляка, шалопай, бездельник.] Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда.
Вагон, в котором было место Нехлюдова, был до половины полон народом. Были тут прислуга, мастеровые, фабричные, мясники, евреи, приказчики, женщины, жены рабочих,
был солдат, были две барыни: одна молодая, другая пожилая с браслетами на оголенной руке и строгого вида господин с кокардой на черной фуражке. Все эти люди, уже успокоенные после размещения, сидели смирно, кто щелкая семечки, кто куря папиросы, кто ведя оживленные разговоры с соседями.
Неточные совпадения
Солдат ударил в ложечки, // Что
было вплоть до берегу // Народу — все сбегается. // Ударил — и запел:
Пришел
солдат с медалями, // Чуть жив, а
выпить хочется: // — Я счастлив! — говорит. // «Ну, открывай, старинушка, // В чем счастие солдатское? // Да не таись, смотри!» // — А в том, во-первых, счастие, // Что в двадцати сражениях // Я
был, а не убит! // А во-вторых, важней того, // Я и во время мирное // Ходил ни сыт ни голоден, // А смерти не дался! // А в-третьих — за провинности, // Великие и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай — жив!
Спустили с возу дедушку. //
Солдат был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На нем сюртук с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе // Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!
Милон. Не могу. Мне велено и
солдат вести без промедления… да, сверх того, я сам горю нетерпением
быть в Москве.
Милон. Я подвергал ее, как прочие. Тут храбрость
была такое качество сердца, какое
солдату велит иметь начальник, а офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости не имел я еще никакого случая, испытать же себя сердечно желаю.