Неточные совпадения
Несколько раз
в короткую майскую ночь с зарей, сливающейся с зарей, Альбина выходила из горницы постоялого двора мимо вонючей
галереи на заднее крыльцо. Казак все еще не
спал и, спустив ноги, сидел на стоявшей подле тарантаса пустой телеге. Только перед рассветом, когда петухи уже проснулись и перекликались со двора на двор, Альбина, сойдя вниз, нашла время переговорить с мужем. Казак храпел, развалившись
в телеге. Она осторожно подошла к тарантасу и толкнула ящик.
Неточные совпадения
Он был как будто один
в целом мире; он на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где
спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на
галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался
в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет
в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет
в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него
в лапах.
Теперь я предлагаю решить самим читателям, я прошу их самих рассудить меня с Иваном Андреевичем. Неужели прав был он
в эту минуту? Большой театр, как известно, заключает
в себе четыре яруса лож и пятый ярус —
галерею. Почему же непременно предположить, что записка
упала именно из одной ложи, именно из этой самой, а не другой какой-нибудь, — например хоть из пятого яруса, где тоже бывают дамы? Но страсть исключительна, а ревность — самая исключительная страсть
в мире.
Вечером я
попал в оперу, с бывшей московской примадонной Фриччи Баральди, и с
галереи верхнего яруса увидал
в крайней ложе бельэтажа седую голову Тургенева. Он стоял позади стула г-жи Виардо. Тут сидело все ее семейство. И я
в первый и
в последний раз
в жизни видел ее. Она уже смотрела пожилой женщиной и поражала своей типичной некрасивостью.
По состоянию своих финансов я
попадал на верхи. Но тогда, не так как нынче, всюду можно было
попасть гораздо легче, чем
в настоящее время, начиная с итальянской оперы, самой дорогой и посещаемой.
Попал я и
в балет, чуть ли не на бенефис, и
в галерее пятого яруса нашел и наших восточников-казанцев
в мундирчиках, очень франтоватых и подстриженных, совсем не отзывавших казанскими"занимательными".
На
галерее я ни разу не сидел, а
попадал прямо
в залу, где, как известно, депутаты сидят на скамейках без пюпитров или врассыпную, где придется. Мне могут, пожалуй, и не поверить, если я скажу, что раз
в один из самых интересных вечеров и уже
в очень поздний час я сидел
в двух шагах от тогдашнего первого министра Дизраэли, который тогда еще не носил титула лорда Биконсфильда. Против скамейки министров сидел лидер оппозиции Гладстон, тогда еще свежий старик, неизменно серьезный и внушительный.