Федя. Да и была, и, может быть, от этого я не мог удовольствоваться той семейной жизнью, которую она мне давала, и чего-то искал и увлекался. Да, впрочем, я как будто оправдываюсь. Я не хочу, да мне и нельзя оправдываться. Я был, смело
говорю был дурной муж, был, потому что теперь я в сознании своем давно не муж и считаю ее совершенно свободной. Стало быть, вот вам и ответ на вашу миссию.
Неточные совпадения
Анна Павловна. Вы
говорите — любить, но как же любить такого человека — тряпку, на которого ни в чем нельзя положиться? Ведь теперь что
было… (Оглядывается на дверь и торопится рассказать.) Дела расстроены, все заложено, платить нечем. Наконец дядя присылает две тысячи, внести проценты. Он едет с этими деньгами и… пропадает. Жена сидит с больным ребенком, ждет, и, наконец, получается записка — прислать ему белье и вещи…
Федя. А завтра что? Все
буду я — я, а она — она. Нет. (Подходит к столу и
пьет.) Зуб лучше сразу выдернуть. Я ведь
говорил, что если я опять не сдержу слова, то чтобы она бросила меня. Я не сдержал, и кончено.
Саша. Он
говорит, что это
был или ложный круп, или в слабой форме… Это что? (Указывая на корзинку.)
Федя. Ведь ты знаешь, что это правда, и я
буду рад их счастью, и лучше я ничего не могу сделать, и не вернусь, и дам им свободу, и так и скажи. И не
говори, не
говори, и прощай. (Целует ее в голову и отворяет дверь.)
Анна Дмитриевна. Нет, про него не
говорите. Но это какое-то колдовство. Его точно подменили. Ведь вы знаете, я
была у нее. Он так просил меня. Я поехала, не застала ее, оставила карточку. Elle m’a fait demander quand je pourrai la recevoir. [Она меня просила, когда я смогу принять ее (франц.).] И нынче (смотрит на часы), во втором часу, стало
быть сейчас, должна приехать. Я обещала Виктóру принять, но понимаете мое положение. Я вся не своя. И по старой привычке послала за вами. Мне нужна ваша помощь.
Князь Абрезков. Я
говорил с ним. И я думаю, что он любит ее, привык любить так, любовь эта взяла такую власть над ним — а он человек, медленно, но твердо принимающий. Что вошло ему в сердце, то уже не выйдет. И он никого, кроме ее, любить не
будет и без нее и с другой счастлив
быть не может.
Анна Дмитриевна. Я думаю, что мы и не
будем ни о чем таком
говорить. Я по крайней мере уж никак не начну.
Князь Абрезков. Как же, я имел честь
быть представленным. (Shake hands [Здороваются за руку (англ.).]. Садятся.) Моя племянница Нелли мне часто
говорит про вас.
Лиза. Я знаю, что не скажет. Я думала об этом и задавала себе этот вопрос. Я думала и
говорила ему. Но что ж я могу сделать, когда он
говорит, что не хочет жить без меня. Я
говорила:
будем друзьями, но устройте себе свою жизнь, не связывайте свою чистую жизнь с моей несчастной. Он не хочет.
Иван Макарович.
Поговори еще, я тебе косу-то повыдеру. Шкура. Кто так делал? Ни отец, ни мать, ни тетка. Скверно, барин. Мы тебя любили, сколько тебе задаром
пели, тебя жалели. А ты что сделал.
Каренин. Лиза, ты прости меня! То, что я
говорю, я
говорю потому, что не хочу, чтобы во мне
была мысль о тебе и от тебя скрытая. Все это я сказал нарочно затем, чтобы показать, как я дурен и как я знаю, что идти дальше некуда, что я должен бороться с собой и побороть себя. И я поборол. Я люблю его.
Федя. А оттого
говорю, что никогда не
было в ней того, чтоб она в душу мне влезла, как Маша. Ну, да не про то. Она беременная, кормящая, а я пропаду и вернусь пьяный. Разумеется, за это самое все меньше и меньше любил ее. Да, да (приходит в восторг), вот сейчас пришло в голову: оттого-то я люблю Машу, что я ей добро сделал, а не зло. Оттого люблю. А ту мучал за то… не то что не люблю… Да нет, просто не люблю. Ревновал — да, но и то прошло.
Федя. Нет. Я уверен и знаю, что они оставались чисты. Он, религиозный человек, считал грехом брак без благословенья. Ну, стали требовать развод, чтоб я согласился. Надо
было взять на себя вину. Надо
было всю эту ложь… И я не мог. Поверите ли, мне легче
было покончить с собой, чем лгать. И я уже хотел покончить. А тут добрый человек
говорит: зачем? И все устроили. Прощальное письмо я послал, а на другой день нашли на берегу одежду и мой бумажник, письма. Плавать я не умею.
Федя. Какому полицейскому чиновнику? А, это когда он ко мне пришел в Ржанов дом? Я
был пьян и врал ему, что — не помню. Все это вздор. Теперь я не пьян и
говорю всю правду. Они ничего не знали. Они верили, что меня нет. И я рад
был этому. И это бы так и осталось, если б не негодяй Артемьев. И если кто виноват, то я один.
Федя. Да я не
буду говорить. Что им
говорить? Я не
буду.
Петрушин. Нет, сказать надо. Да вы не тревожьтесь. Теперь уж все дело в шляпе. Вы только скажите то, что вы мне
говорили, что, если вас судят, так только за то, что вы не совершили самоубийства, то
есть того, что считается преступлением по закону и гражданскому и церковному.
Петрушин. Да, уж это как должно
быть. Да вы не волнуйтесь. И, пожалуйста, скажите, как я вам
говорю. И только. Главное, ничего лишнего. Ну, впрочем… (Замечая, что их окружили и слушают.) Я устал, пойду посижу, и вы отдохните, пока присяжные совещаются. Главное, не робеть.
Неточные совпадения
Осип.
Говорит: «Этак всякий приедет, обживется, задолжается, после и выгнать нельзя. Я,
говорит, шутить не
буду, я прямо с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму».
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно тебе
будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то
была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время
говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, —
говорит, — не
буду, —
говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это,
говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»