Все в доме осталось как было: тонконогие белые диванчики в гостиной, обитые глянцевитым серым штофом, протертые и продавленные, живо напоминали екатерининские времена; в гостиной же стояло любимое кресло хозяйки, с высокой и прямой спинкой, к которой она и в старости
не прислонялась.
Он сидел, как куколка,
не прислоняясь к стенке, но выдвигаясь вперед, — образец мужской скромности, своего рода московской изящности и благовоспитанности; гладко вычищенную шляпочку он держал на коленях, а на ее полях держал свои правильные руки в туго натянутых лайковых перчатках.
Неточные совпадения
Но, что б они ни говорили, он знал, что теперь всё погибло.
Прислонившись головой к притолоке, он стоял в соседней комнате и слышал чей-то никогда неслыханный им визг, рев, и он знал, что это кричало то, что было прежде Кити. Уже ребенка он давно
не желал. Он теперь ненавидел этого ребенка. Он даже
не желал теперь ее жизни, он желал только прекращения этих ужасных страданий.
Стоит взглянуть на него в русской церкви, когда,
прислонясь в сторонке к стене, он задумывается и долго
не шевелится, горько стиснув губы, потом вдруг опомнится и начнет почти незаметно креститься…
Она увлекла побледневшую и как-то еще более растрепавшуюся Варвару в ее комнату, а Самгин,
прислонясь к печке, облегченно вздохнул: здесь обыска
не было. Тревога превратилась в радость, настолько сильную, что потребовалось несколько сдержать ее.
Клим остался с таким ощущением, точно он
не мог понять, кипятком или холодной водой облили его? Шагая по комнате, он пытался свести все слова, все крики Лютова к одной фразе. Это —
не удавалось, хотя слова «удирай», «уезжай» звучали убедительнее всех других. Он встал у окна,
прислонясь лбом к холодному стеклу. На улице было пустынно, только какая-то женщина, согнувшись, ходила по черному кругу на месте костра, собирая угли в корзинку.
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел к своему вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на вокзале: там он стоял,
прислонясь к стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на голове
не мог прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.