Неточные совпадения
И
место нашлось у барыни, жившей
с двумя сыновьями-гимназистами.
«Ничто так не поддерживает, как обливание водою и гимнастика», подумал он, ощупывая левой рукой
с золотым кольцом на безымяннике напруженный бисепс правой. Ему оставалось еще сделать мулинэ (он всегда делал эти два движения перед долгим сидением заседания), когда дверь дрогнула. Кто-то хотел отворить ее. Председатель поспешно положил гири на
место и отворил дверь.
Он также поспешно,
с портфелем под мышкой, и так же махая рукой, прошел к своему
месту у окна и тотчас же погрузился в чтение и пересматривание бумаг, пользуясь каждой минутой для того, чтобы приготовиться к делу.
Обойдя ее, он аккуратно,
с края, давая
место другим, сел на нее и, вперив глаза в председателя, точно шепча что-то, стал шевелить мускулами в щеках.
Так закончил свое чтение длинного обвинительного акта секретарь и, сложив листы, сел на свое
место, оправляя обеими руками длинные волосы. Все вздохнули облегченно
с приятным сознанием того, что теперь началось исследование, и сейчас всё выяснится, и справедливость будет удовлетворена. Один Нехлюдов не испытывал этого чувства: он весь был поглощен ужасом перед тем, что могла сделать та Маслова, которую он знал невинной и прелестной девочкой 10 лет тому назад.
Председатель,
с выражением того, что это дело теперь окончено, переложил локоть руки, в которой он держал бумагу, на другое
место и обратился к Евфимье Бочковой.
Ударили три раза в ладоши. Едва удерживая смех, Катюша быстро переменилась
местами с Нехлюдовым и, пожав своей крепкой, шершавой маленькой рукой его большую руку, пустилась бежать налево, гремя крахмальной юбкой.
Когда судебный пристав
с боковой походкой пригласил опять присяжных в залу заседания, Нехлюдов почувствовал страх, как будто не он шел судить, но его вели в суд. В глубине души он чувствовал уже, что он негодяй, которому должно быть совестно смотреть в глаза людям, а между тем он по привычке
с обычными, самоуверенными движениями, вошел на возвышение и сел на свое
место, вторым после старшины, заложив ногу на ногу и играя pince-nez.
Прежде изложения дела он очень долго объяснял присяжным,
с приятной домашней интонацией, то, что грабеж есть грабеж, а воровство есть воровство, и что похищение из запертого
места есть похищение из запертого
места, а похищение из незапертого
места есть похищение из незапертого
места.
Войдя в совещательную комнату, присяжные, как и прежде, первым делом достали папиросы и стали курить. Неестественность и фальшь их положения, которые они в большей или меньшей степени испытывали, сидя в зале на своих
местах, прошла, как только они вошли в совещательную комнату и закурили папиросы, и они
с чувством облегчения разместились в совещательной комнате, и тотчас же начался оживленный разговор.
Присяжные позвонили. Жандарм, стоявший
с вынутой наголо саблей у двери, вложил саблю в ножны и посторонился. Судьи сели на
места, и один за другим вышли присяжные.
Камера, в которой содержалась Маслова, была длинная комната, в 9 аршин длины и 7 ширины,
с двумя окнами, выступающею облезлой печкой и нарами
с рассохшимися досками, занимавшими две трети пространства. В середине, против двери, была темная икона
с приклеенною к ней восковой свечкой и подвешенным под ней запыленным букетом иммортелек. За дверью налево было почерневшее
место пола, на котором стояла вонючая кадка. Поверка только что прошла, и женщины уже были заперты на ночь.
Маслова ничего не отвечала и молча прошла к своему
месту, второму
с края, рядом
с Кораблевой, и села на доски нар.
Маслова достала из калача же деньги и подала Кораблевой купон. Кораблева взяла купон, посмотрела и, хотя не знала грамоте, поверила всё знавшей Хорошавке, что бумажка эта стоит 2 рубля 50 копеек, и полезла к отдушнику за спрятанной там склянкой
с вином. Увидав это, женщины — не-соседки по нарам — отошли к своим
местам. Маслова между тем вытряхнула пыль из косынки и халата, влезла на нары и стала есть калач.
Кончилась эта любовь тем, что этот Молодёнков в пьяном виде, для шутки, мазнул ее купоросом по самому чувствительному
месту и потом хохотал
с товарищами, глядя на то, как она корчилась от боли.
Приехав в суд, Нехлюдов в коридоре еще встретил вчерашнего судебного пристава и расспросил его, где содержатся приговоренные уже по суду арестанты, и от кого зависит разрешение свидания
с ними. Судебный пристав объяснил, что содержатся арестанты в разных
местах, и что до объявления решения в окончательной форме разрешение свиданий зависит от прокурора.
В нынешнем году он был рассчитан хозяином после происшедшей неприятности хозяина
с рабочими и, оставшись без
места, ходил без дела по городу, пропивая
с себя последнее.
В трактире он сошелся
с таким же, как он, еще прежде лишившимся
места и сильно пившим слесарем, и они вдвоем ночью, пьяные, сломали замок и взяли оттуда первое, что попалось.
Рапсодия опять остановилась и опять
с блеском и шумом повторилась до заколдованного
места.
Еще не успели за ним затворить дверь, как опять раздались всё те же бойкие, веселые звуки, так не шедшие ни к
месту, в котором они производились, ни к лицу жалкой девушки, так упорно заучивавшей их. На дворе Нехлюдов встретил молодого офицера
с торчащими нафабренными усами и спросил его о помощнике смотрителя. Это был сам помощник. Он взял пропуск, посмотрел его и сказал, что по пропуску в дом предварительного заключения он не решается пропустить сюда. Да уж и поздно..
У трактиров уже теснились, высвободившись из своих фабрик, мужчины в чистых поддевках и глянцовитых сапогах и женщины в шелковых ярких платках на головах и пальто
с стеклярусом. Городовые
с желтыми шнурками пистолетов стояли на
местах, высматривая беспорядки, которые могли бы paзвлечь их от томящей скуки. По дорожкам бульваров и по зеленому, только что окрасившемуся газону бегали, играя, дети и собаки, и веселые нянюшки переговаривались между собой, сидя на скамейках.
— Ну, всё-таки я вам скажу, по мере сил приносить пользу, всё-таки, что могу, смягчаю. Кто другой на моем
месте совсем бы не так повел. Ведь это легко сказать: 2000
с лишним человек, да каких. Надо знать, как обойтись. Тоже люди, жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
Нехлюдов слушал и вместе
с тем оглядывал и низкую койку
с соломенным тюфяком, и окно
с толстой железной решеткой, и грязные отсыревшие и замазанные стены, и жалкое лицо и фигуру несчастного, изуродованного мужика в котах и халате, и ему всё становилось грустнее и грустнее; не хотелось верить, чтобы было правда то, что рассказывал этот добродушный человек, — так было ужасно думать, что могли люди ни за что, только за то, что его же обидели, схватить человека и, одев его в арестантскую одежду, посадить в это ужасное
место.
В первой комнате,
с большой выступающей облезлой печью и двумя грязными окнами, стояла в одном углу черная мерка для измерения роста арестантов, в другом углу висел, — всегдашняя принадлежность всех
мест мучительства, как бы в насмешку над его учением, — большой образ Христа.
— А можно к вам пройти в избу? — сказал Нехлюдов, подвигаясь вперед по дворику и
с очищенного
места входя на нетронутые еще и развороченные вилами желто-шафранные сильно пахучие слои навоза.
Стол был накрыт суровой скатертью, вышитое полотенце было вместо салфетки, и на столе в vieux-saxe, [старинный саксонский фарфор,]
с отбитой ручкой суповой чашке был картофельный суп
с тем самым петухом, который выставлял то одну, то другую черную ногу и теперь был разрезан, даже разрублен на куски, во многих
местах покрытые волосами.
Нехлюдов испытывал то, что бывает
с ушибленным
местом. Кажется, что, как нарочно, ударяешься всё больным
местом, а кажется это только потому, что только удары по больному
месту заметны.
Владимир Васильевич Вольф был действительно un homme très comme il faut, и это свое свойство ставил выше всего,
с высоты его смотрел на всех других людей и не мог не ценить высоко этого свойства, потому что благодаря только ему он сделал блестящую карьеру, ту самую, какую, желал, т. е. посредством женитьбы приобрел состояние, дающее 18 тысяч дохода, и своими трудами —
место сенатора.
Письмоводитель, сухой, поджарый человек
с беспокойными умными глазами, пришел доложить, что Шустова содержится в каком-то странном фортификационном
месте, и что бумаг о ней не получалось.
Дело скоро началось, и Нехлюдов вместе
с публикой вошел налево в залу заседаний. Все они, и Фанарин, зашли за решетку на
места для публики. Только петербургский адвокат вышел вперед зa конторку перед решеткой.
Молодой человек, так же добродушно улыбаясь, как и сама Лидия, поздоровался
с гостем и, когда Нехлюдов сел на его
место, взял себе стул от окна и сел рядом. Из другой двери вышел еще белокурый гимназист лет 16 и молча сел на подоконник.
Тогда архиерей
с губернатором решили на основании незаконности брака разослать мужей, жен и детей в разные
места ссылки.
— Я знаю это дело. Как только я взглянул на имена, я вспомнил об этом несчастном деле, — сказал он, взяв в руки прошение и показывая его Нехлюдову. — И я очень благодарен вам, что вы напомнили мне о нем. Это губернские власти переусердствовали… — Нехлюдов молчал,
с недобрым чувством глядя на неподвижную маску бледного лица. — И я сделаю распоряженье, чтобы эта мера была отменена и люди эти водворены на
место жительства.
Четвертое дело это состояло в разрешении вопроса о том, что такое, зачем и откуда взялось это удивительное учреждение, называемое уголовным судом, результатом которого был тот острог,
с жителями которого он отчасти ознакомился, и все те
места заключения, от Петропавловской крепости до Сахалина, где томились сотни, тысячи жертв этого удивительного для него уголовного закона.
Влезали и садились женщины
с кричащими грудными детьми, веселые, спорящие за
места дети и унылые, мрачные арестанты.
На козлах сидел
с лоснящимся лицом толстозадый,
с рядами пуговиц на спине, кучер, в коляске на заднем
месте сидели муж
с женой: жена, худая и бледная, в светлой шляпке,
с ярким зонтиком, и муж в цилиндре и светлом щегольском пальто.
Нехлюдов слез
с пролетки и вслед за ломовым, опять мимо пожарного часового, вошел на двор участка. На дворе теперь пожарные уже кончили мыть дроги, и на их
месте стоял высокий костлявый брандмайор
с синим околышем и, заложив руки в карманы, строго смотрел на буланого
с наеденной шеей жеребца, которого пожарный водил перед ним. Жеребец припадал на переднюю ногу, и брандмайор сердито говорил что-то стоявшему тут же ветеринару.
Вагон, в котором было
место Нехлюдова, был до половины полон народом. Были тут прислуга, мастеровые, фабричные, мясники, евреи, приказчики, женщины, жены рабочих, был солдат, были две барыни: одна молодая, другая пожилая
с браслетами на оголенной руке и строгого вида господин
с кокардой на черной фуражке. Все эти люди, уже успокоенные после размещения, сидели смирно, кто щелкая семечки, кто куря папиросы, кто ведя оживленные разговоры
с соседями.
Тарас
с счастливым видом сидел направо от прохода, оберегая
место для Нехлюдова, и оживленно разговаривал
с сидевшим против него мускулистым человеком в расстегнутой суконной поддевке, как потом узнал Нехлюдов, садовником, ехавшим на
место.
Нехлюдов посидел несколько времени
с стариком, который рассказал ему про себя, что он печник, 53 года работает и склал на своем веку печей что и счету нет, а теперь собирается отдохнуть, да всё некогда. Был вот в городе, поставил ребят на дело, а теперь едет в деревню домашних проведать. Выслушав рассказ старика, Нехлюдов встал и пошел на то
место, которое берег для него Тарас.
Нехлюдов никогда не слыхал в подробности этого рассказа и потому
с интересом слушал. Он застал рассказ в том
месте, когда отравление уже совершилось, и в семье узнали, что сделала это Федосья.
Садовник, разговаривавший
с Тарасом, сидел не на своем
месте и ушел на свое, так что подле и против Тараса были три
места. Трое рабочих сели на этих
местах, но, когда Нехлюдов подошел к ним, вид его господской одежды так смутил их, что они встали, чтобы уйти, но Нехлюдов просил их остаться, а сам присел на ручку лавки к проходу.
Увидав однако, что тут не было никакого подвоха, и что Нехлюдов просто разговаривал
с Тарасом, они успокоились, велели малому сесть на мешок и потребовали, чтобы Нехлюдов сел на свое
место.
Сначала пожилой рабочий, сидевший против Нехлюдова, весь сжимался, старательно подбирая свои обутые в лапти ноги, чтоб не толкнуть барина, но потом так дружелюбно разговорился
с Нехлюдовым и Тарасом, что даже ударял Нехлюдова по колену перевернутой кверху ладонью рукой в тех
местах рассказа, на которые он хотел обратить его особенное внимание.
Подойдя к
месту шума, Марья Павловна и Катюша увидали следующее: офицер, плотный человек
с большими белокурыми усами, хмурясь, потирал левою рукой ладонь правой, которую он зашиб о лицо арестанта, и не переставая произносил неприличные, грубые ругательства. Перед ним, отирая одной рукой разбитое в кровь лицо, а другой держа обмотанную платком пронзительно визжавшую девчонку, стоял в коротком халате и еще более коротких штанах длинный, худой арестант
с бритой половиной головы.
Хозяйка предложила Нехлюдову тарантас доехать до полуэтапа, находившегося на конце села, но Нехлюдов предпочел идти пешком. Молодой малый, широкоплечий богатырь, работник, в огромных свеже-вымазанных пахучим дегтем сапогах, взялся проводить.
С неба шла мгла, и было так темно, что как только малый отделялся шага на три в тех
местах, где не падал свет из окон, Нехлюдов уже не видал его, а слышал только чмоканье его сапог по липкой, глубокой грязи.
Дело было в том, что каторжный Карманов подговорил похожего на себя лицом малого, ссылаемого на поселение, смениться
с ним так, чтобы каторжный шел в ссылку, а малый в каторгу, на его
место.
Марья Павловна, не вставая
с своего
места, рассказала то, что произошло
с девочкой утром при выходе из этапа.
Печка истопилась, согрелась, чай был заварен и paзлит по стаканам и кружкам и забелен молоком, были выложены баранки, свежий ситный и пшеничный хлеб, крутые яйца, масло и телячья голова и ножки. Все подвинулись к
месту на нарах, заменяющему стол, и пили, ели и разговаривали. Ранцева сидела на ящике, разливая чай. Вокруг нее столпились все остальные, кроме Крыльцова, который, сняв мокрый полушубок и завернувшись в сухой плед, лежал на своем
месте и разговаривал
с Нехлюдовым.
Возмущало Нехлюдова, главное, то, что в судах и министерствах сидели люди, получающие большое, собираемое
с народа жалованье за то, что они, справляясь в книжках, написанных такими же чиновниками,
с теми же мотивами, подгоняли поступки людей, нарушающих написанные ими законы, под статьи, и по этим статьям отправляли людей куда-то в такое
место, где они уже не видали их, и где люди эти в полной власти жестоких, огрубевших смотрителей, надзирателей, конвойных миллионами гибли духовно и телесно.