Вавило открывал форточку — в камеру вливались крепкие запахи навоза, дегтя, кожи и отовсюду из города доносился
странный гул, точно кто-то разорил все вороньи гнезда в садах.
Разгон слуг последовал еще сильнейший, а в то кремя как Бодростин, Ропшин, Горданов и Кишенский остались одни, последний вспомнил, что с ним в пальто есть связка ключей, и кинулся за ними, чтобы попробовать отпереть загадочную дверь. Через минуту железо ключа застучало около замочной скважины, и в то же мгновение в ванной послышался
странный гул: там хлынула из крана вода, что-то застучало и загремело вниз по открытой спускной медной трубе.
Токарев после всего вчерашнего чувствовал себя, как в похмелье. Что это произошло? И разговоры Сергея, и признания Варвары Васильевны, и припадок Сергея — все сплошь представлялось невероятно диким и больным кошмаром. И собственные его откровенности с Варварой Васильевной, — он как будто высказал их в каком-то опьянении, и было стыдно. Что могло его так опьянить? Неожиданная откровенность Варвары Васильевны? Этот
странный гул сада, который напрягал нервы и располагал к чему-то необычному, особенному?
Неточные совпадения
Сам он не чувствовал позыва перевести беседу на эту тему. Низко опущенный абажур наполнял комнату оранжевым туманом. Темный потолок, испещренный трещинами, стены, покрытые кусками материи, рыжеватый ковер на полу — все это вызывало у Клима
странное ощущение: он как будто сидел в мешке. Было очень тепло и неестественно тихо. Лишь изредка доносился глухой
гул, тогда вся комната вздрагивала и как бы опускалась; должно быть, по улице ехал тяжело нагруженный воз.
Когда
странную музыку ставили на пол в гостиной, она опять отозвалась глухим
гулом, точно угрожая кому-то в сильном гневе.
…Уборная актеров в Пале-Рояле. И так же по-прежнему висит старая зеленая афиша, и так же у распятия горит лампадка и зеленый фонарь у Лагранжа. Но за занавесами слышны
гул и свистки. В кресле сидит Мольер, в халате и колпаке, в гриме с карикатурным носом. Мольер возбужден, в
странном состоянии, как будто пьян. Возле него — в черных костюмах врачей, но без грима, Лагранж и дю Круази. Валяются карикатурные маски врачей.
Когда ветер пробегал по струнам этого своевольного инструмента, струны эти издавали сколько неожиданные, столько же часто
странные звуки, переходившие от тихого густого рокота в беспокойные нестройные стоны и неистовый
гул, как будто сквозь них пролетал целый сонм, пораженный страхом, гонимых духов.
Так вот кто любил Гуль-Гуль, кто нашептывал сладкие речи у источника моей молоденькой тетке! Керим! Опять Керим! Что за
странная прихоть судьбы — то и дело сталкивать меня с этим необычайным человеком!