Неточные совпадения
Веселил ее тоже чистый, сравнительно с острогом, весенний воздух, но больно было ступать
по камням отвыкшими от ходьбы и обутыми в неуклюжие арестантские коты ногами, и она смотрела
себе под ноги и старалась ступать как можно легче.
Так жила она до 16-ти лет. Когда же ей минуло 16 лет, к ее барышням приехал их племянник — студент, богатый князь, и Катюша, не смея ни ему ни даже
себе признаться в этом, влюбилась в него. Потом через два года этот самый племянник заехал
по дороге на войну к тетушкам, пробыл у них четыре дня и накануне своего отъезда соблазнил Катюшу и, сунув ей в последний день сторублевую бумажку, уехал. Через пять месяцев после его отъезда она узнала наверное, что она беременна.
В третьем, четвертом часу усталое вставанье с грязной постели, зельтерская вода с перепоя, кофе, ленивое шлянье
по комнатам в пенюарах, кофтах, халатах, смотренье из-за занавесок в окна, вялые перебранки друг с другом; потом обмывание, обмазывание, душение тела, волос, примериванье платьев, споры из-за них с хозяйкой, рассматриванье
себя в зеркало, подкрашивание лица, бровей, сладкая, жирная пища; потом одеванье в яркое шелковое обнажающее тело платье; потом выход в разукрашенную ярко-освещенную залу, приезд гостей, музыка, танцы, конфеты, вино, куренье и прелюбодеяния с молодыми, средними, полудетьми и разрушающимися стариками, холостыми, женатыми, купцами, приказчиками, армянами, евреями, татарами, богатыми, бедными, здоровыми, больными, пьяными, трезвыми, грубыми, нежными, военными, штатскими, студентами, гимназистами — всех возможных сословий, возрастов и характеров.
Вот это-то и было причиной,
по которой Нехлюдов считал
себя не в праве, если бы даже и хотел этого, сделать предложение Корчагиной.
Так что доводов было столько же за, сколько и против;
по крайней мере,
по силе своей доводы эти были равны, и Нехлюдов, смеясь сам над
собою, называл
себя Буридановым ослом. И всё-таки оставался им, не зная, к какой из двух вязанок обратиться.
Привлеченные в качестве обвиняемых Маслова, Бочкова и Картинкин виновными
себя не признали, объявив: Маслова — что она действительно была послана Смельковым из дома терпимости, где она,
по ее выражению, работает, в гостиницу «Мавританию» привезти купцу денег, и что, отперев там данным ей ключом чемодан купца, она взяла из него 40 рублей серебром, как ей было велено, но больше денег не брала, что могут подтвердить Бочкова и Картинкин, в присутствии которых она отпирала и запирала чемодан и брала деньги.
Вслед за этим председатель записал что-то в бумагу и, выслушав сообщение, сделанное ему шопотом членом налево, объявил на 10 минут перерыв заседания и поспешно встал и вышел из залы. Совещание между председателем и членом налево, высоким, бородатым, с большими добрыми глазами, было о том, что член этот почувствовал легкое расстройство желудка и желал сделать
себе массаж и выпить капель. Об этом он и сообщил председателю, и
по его просьбе был сделан перерыв.
Подбежав к кусту сирени, она сорвала с него две ветки белой, уже осыпавшейся сирени и, хлопая
себя ими
по разгоряченному лицу и оглядываясь на него, бойко размахивая перед
собой руками, пошла назад к играющим.
Приехал он в конце марта, в Страстную пятницу,
по самой распутице, под проливным дождем, так что приехал до нитки промокший и озябший, но бодрый и возбужденный, каким он всегда чувствовал
себя в это время.
Дороги до церкви не было ни на колесах ни на санях, и потому Нехлюдов, распоряжавшийся как дома у тетушек, велел оседлать
себе верхового, так называемого «братцева» жеребца и, вместо того чтобы лечь спать, оделся в блестящий мундир с обтянутыми рейтузами, надел сверху шинель и поехал на разъевшемся, отяжелевшем и не перестававшем ржать старом жеребце, в темноте,
по лужам и снегу, к церкви.
Товарищ прокурора был от природы очень глуп, но сверх того имел несчастье окончить курс в гимназии с золотой медалью и в университете получить награду за свое сочинение о сервитутах
по римскому праву, и потому был в высшей степени самоуверен, доволен
собой (чему еще способствовал его успех у дам), и вследствие этого был глуп чрезвычайно.
Она не только знает читать и писать, она знает по-французски, она, сирота, вероятно несущая в
себе зародыши преступности, была воспитана в интеллигентной дворянской семье и могла бы жить честным трудом; но она бросает своих благодетелей, предается своим страстям и для удовлетворения их поступает в дом терпимости, где выдается от других своих товарок своим образованием и, главное, как вы слышали здесь, господа присяжные заседатели, от ее хозяйки, умением влиять на посетителей тем таинственным, в последнее время исследованным наукой, в особенности школой Шарко, свойством, известным под именем внушения.
— Вознаграждение, расходы
по этому делу я беру на
себя, какие бы они ни были, — сказал он, краснея.
Он чувствовал, что формально, если можно так выразиться, он был прав перед нею: он ничего не сказал ей такого, что бы связывало его, не делал ей предложения, но
по существу он чувствовал, что связал
себя с нею, обещал ей, а между тем нынче он почувствовал всем существом своим, что не может жениться на ней.
Она шила в очках и держала в больших рабочих руках иголку по-крестьянски, тремя пальцами и острием к
себе.
Дорогой в суд, проезжая
по тем же улицам, на том же извозчике, Нехлюдов удивлялся сам на
себя, до какой степени он нынче чувствовал
себя совсем другим человеком.
В нынешнем году он был рассчитан хозяином после происшедшей неприятности хозяина с рабочими и, оставшись без места, ходил без дела
по городу, пропивая с
себя последнее.
У трактиров уже теснились, высвободившись из своих фабрик, мужчины в чистых поддевках и глянцовитых сапогах и женщины в шелковых ярких платках на головах и пальто с стеклярусом. Городовые с желтыми шнурками пистолетов стояли на местах, высматривая беспорядки, которые могли бы paзвлечь их от томящей скуки.
По дорожкам бульваров и
по зеленому, только что окрасившемуся газону бегали, играя, дети и собаки, и веселые нянюшки переговаривались между
собой, сидя на скамейках.
По этой же причине она отгоняла от
себя и воспоминания первой юности и первых отношений с Нехлюдовым.
Вот Фанарин, я не знаю его лично, да и
по моему общественному положению наши пути не сходятся, но он положительно дурной человек, вместе с тем позволяет
себе говорить на суде такие вещи, такие вещи…
Проходя назад
по широкому коридору (было время обеда, и камеры были отперты) между одетыми в светло-желтые халаты, короткие, широкие штаны и коты людьми, жадно смотревшими на него, Нехлюдов испытывал странные чувства — и сострадания к тем людям, которые сидели, и ужаса и недоумения перед теми, кто посадили и держат их тут, и почему-то стыда за
себя, за то, что он спокойно рассматривает это.
На другой день Нехлюдов поехал к адвокату и сообщил ему дело Меньшовых, прося взять на
себя защиту. Адвокат выслушал и сказал, что посмотрит дело, и если всё так, как говорит Нехлюдов, что весьма вероятно, то он без всякого вознаграждения возьмется за защиту. Нехлюдов между прочим рассказал адвокату о содержимых 130 человеках
по недоразумению и спросил, от кого это зависит, кто виноват. Адвокат помолчал, очевидно желая ответить точно.
Смущенное молчание разбил спокойный, самоуверенный немец-управляющий, считавший
себя знатоком русского мужика и прекрасно, правильно говоривший по-русски.
И вдруг Нехлюдов вспомнил, что точно так же он когда-то давно, когда он был еще молод и невинен, слышал здесь на реке эти звуки вальков
по мокрому белью из-за равномерного шума мельницы, и точно так же весенний ветер шевелил его волосами на мокром лбу и листками на изрезанном ножом подоконнике, и точно так же испуганно пролетела мимо уха муха, и он не то что вспомнил
себя восемнадцатилетним мальчиком, каким он был тогда, но почувствовал
себя таким же, с той же свежестью, чистотой и исполненным самых великих возможностей будущим и вместе с тем, как это бывает во сне, он знал, что этого уже нет, и ему стало ужасно грустно.
Особенно упорно держал перед
собой,
по правилу, как держат «на погребенье», свою разорванную шапку бывший солдат, обутый нынче в чистые онучи и лапти.
По всем комнатам еще пахло нафталином, и Аграфена Петровна и Корней — оба чувствовали
себя измученными и недовольными и даже поссорились вследствие уборки вещей, употребление которых, казалось, состояло только в том, чтобы их развешивать, сушить и прятать.
На одной из улиц с ним поравнялся обоз ломовых, везущих какое-то железо и так страшно гремящих
по неровной мостовой своим железом, что ему стало больно ушам и голове. Он прибавил шагу, чтобы обогнать обоз, когда вдруг из-зa грохота железа услыхал свое имя. Он остановился и увидал немного впереди
себя военного с остроконечными слепленными усами и с сияющим глянцовитым лицом, который, сидя на пролетке лихача, приветственно махал ему рукой, открывая улыбкой необыкновенно белые зубы.
— Не только сослать в места не столь отдаленные, но в каторгу, если только будет доказано, что, читая Евангелие, они позволили
себе толковать его другим не так, как велено, и потому осуждали церковное толкование. Хула на православную веру при народе и
по статье 196 — ссылка на поселение.
Смех, которым ответил адвокат на замечание Нехлюдова о том, что суд не имеет значения, если судейские могут
по своему произволу применять или не применять закон, и интонация, с которой он произнес слова: «философия» и «общие вопросы», показали Нехлюдову, как совершенно различно он и адвокат и, вероятно, и друзья адвоката смотрят на вещи, и как, несмотря на всё свое теперешнее удаление от прежних своих приятелей, как Шенбок, Нехлюдов еще гораздо дальше чувствует
себя от адвоката и людей его круга.
— Ну, что я слышу про тебя? Какие-то чудеса, — говорила ему графиня Катерина Ивановна, поя его кофеем тотчас после его приезда. — Vous posez pour un Howard! [Ты разыгрываешь из
себя Говарда!] Помогаешь преступникам. Ездишь
по тюрьмам. Исправляешь.
— Прошу покорно, садитесь, а меня извините. Я буду ходить, если позволите, — сказал он, заложив руки в карманы своей куртки и ступая легкими мягкими шагами
по диагонали большого строгого стиля кабинета. — Очень рад с вами познакомиться и, само
собой, сделать угодное графу Ивану Михайловичу, — говорил он, выпуская душистый голубоватый дым и осторожно относя сигару ото рта, чтобы не сронить пепел.
Старый генерал и не позволял
себе думать о таких делах, считая своим патриотическим, солдатским долгом не думать для того, чтобы не ослабеть в исполнении этих,
по его мнению, очень важных своих обязанностей.
Речь шла только о том, имел или не имел
по закону издатель право напечатать статью фельетониста, и какое он совершил преступление, напечатав ее, — диффамацию или клевету, и как диффамация включает в
себе клевету или клевета диффамацию, и еще что-то мало понятное для простых людей о разных статьях и решениях какого-то общего департамента.
Фанарин встал и, выпятив свою белую широкую грудь,
по пунктам, с удивительной внушительностью и точностью выражения, доказал отступление суда в шести пунктах от точного смысла закона и, кроме того, позволил
себе, хотя вкратце, коснуться и самого дела
по существу и вопиющей несправедливости его решения.
Карете своей адвокат велел ехать за
собой и начал рассказывать Нехлюдову историю того директора департамента, про которого говорили сенаторы о том, как его уличили и как вместо каторги, которая
по закону предстояла ему, его назначают губернатором в Сибирь.
Когда он возвращался домой
по Невскому, он впереди
себя невольно заметил высокую, очень хорошо сложенную и вызывающе-нарядно одетую женщину, которая спокойно шла
по асфальту широкого тротуара, и на лице ее и во всей фигуре видно было сознание своей скверной власти.
То, что, судя
по ее прошедшему и теперешнему положению, всякий, и между прочим угреватый фельдшер, считал
себя в праве оскорблять ее и удивлялся ее отказу, было ей ужасно обидно и вызывало в ней жалость к самой
себе и слезы.
Лошадь вялой рысцой, постукивая равномерно подковами
по пыльной и неровной мостовой, тащилась
по улицам; извозчик беспрестанно задремывал; Нехлюдов же сидел, ни о чем не думая, равнодушно глядя перед
собою. На спуске улицы, против ворот большого дома, стояла кучка народа и конвойный с ружьем. Нехлюдов остановил извозчика.
Нехлюдов отошел и пошел искать начальника, чтоб просить его о рожающей женщине и о Тарасе, но долго не мог найти его и добиться ответа от конвойных. Они были в большой суете: одни вели куда-то какого-то арестанта, другие бегали закупать
себе провизию и размещали свои вещи
по вагонам, третьи прислуживали даме, ехавшей с конвойным офицером, и неохотно отвечали на вопросы Нехлюдова.
Только позволь
себе обращаться с людьми без любви, как ты вчера обращался с зятем, и нет пределов жестокости и зверства
по отношению других людей, как это я видел сегодня, и нет пределов страдания для
себя, как я узнал это из всей своей жизни.
В том, насколько люди живут
по своим мыслям и насколько
по мыслям других людей, состоит одно из главных различий людей между
собою.
Были среди них люди, ставшие революционерами потому, что искренно считали
себя обязанными бороться с существующим злом; но были и такие, которые избрали эту деятельность из эгоистических, тщеславных мотивов; большинство же было привлечено к революции знакомым Нехлюдову
по военному времени желанием опасности, риска, наслаждением игры своей жизнью — чувствами, свойственными самой обыкновенной энергической молодежи.
Попав из сельской школы
по своим выдающимся способностям в гимназию, Набатов, содержа
себя всё время уроками, кончил курс с золотой медалью, но не пошел в университет, потому что еще в VII классе решил, что пойдет в народ, из которого вышел, чтобы просвещать своих забытых братьев.
Несмотря на то, что Новодворов был очень уважаем всеми революционерами, несмотря на то, что он был очень учен и считался очень умным, Нехлюдов причислял его к тем революционерам, которые, будучи
по нравственным своим качествам ниже среднего уровня, были гораздо ниже его. Умственные силы этого человека — его числитель — были большие; но мнение его о
себе — его знаменатель — было несоизмеримо огромное и давно уже переросло его умственные силы.
Нехлюдова он презирал за то, что он «кривляется», как он говорил, с Масловой, и в особенности за то, что он позволяет
себе думать о недостатках существующего устройства и средствах исправления его не только не слово в слово так же, как думал он, Новодворов, но даже как-то по-своему, по-княжески, т. е. по-дурацки.
— Она? — Марья Павловна остановилась, очевидно желая как можно точнее ответить на вопрос. — Она? — Видите ли, она, несмотря на ее прошедшее,
по природе одна из самых нравственных натур… и так тонко чувствует… Она любит вас, хорошо любит, и счастлива тем, что может сделать вам хоть то отрицательное добро, чтобы не запутать вас
собой. Для нее замужество с вами было бы страшным падением, хуже всего прежнего, и потому она никогда не согласится на это. А между тем ваше присутствие тревожит ее.
Когда же хозяйка,
по просьбе англичанина, вместе с бывшим директором департамента сели за фортепиано и заиграли хорошо разученную ими 5-ю симфонию Бетховена, Нехлюдов почувствовал давно неиспытанное им душевное состояние полного довольства
собой, точно как будто он теперь только узнал, какой он был хороший человек.
Рояль был прекрасный, и исполнение симфонии было хорошее.
По крайней мере, так показалось Нехлюдову, любившему и знавшему эту симфонию. Слушая прекрасное анданте, он почувствовал щипание в носу от умиления над самим
собою и всеми своими добродетелями.