Неточные совпадения
—
Ну, хорошо, отравление, так отравление, — сказал председатель, сообразив,
что это такое дело, которое можно кончить до 4-х часов, а потом уехать. — А Матвея Никитича нет?
—
Ну, а в том,
что дали купцу Смелькову порошки в вине, признаете себя виновной?
— Вы поехали.
Ну, и
что же? — сказал он.
—
Ну,
что же, привезли деньги? — продолжал спрашивать председатель, глядя на часы.
—
Ну, теперь этих не поймаешь ни за
что, — говорил «горевший» веселый художник, очень быстро бегавший на своих коротких и кривых, но сильных мужицких ногах, — нешто спотыкнутся.
— На
что похоже?
Ну, можно ли? Услышат тетеньки, — говорили ее уста, а всё существо говорило: «я вся твоя».
—
Ну,
что же, подрывали основы? — сказал Колосов, иронически употребляя выражение ретроградной газеты, восстававшей против суда присяжных. — Оправдали виноватых, обвинили невинных, да?
—
Ну, здравствуйте, мой друг, садитесь и рассказывайте, — сказала княгиня Софья Васильевна с своей искусной, притворной, совершенно похожей на натуральную, улыбкой, открывавшей прекрасные длинные зубы, чрезвычайно искусно сделанные, совершенно такие же, какими были настоящие. — Мне говорят,
что вы приехали из суда в очень мрачном настроении. Я думаю,
что это очень тяжело для людей с сердцем, — сказала она по-французски.
—
Ну, а
что же ваша картина, она очень интересует меня, — прибавила она. — Если бы не моя немощь, уж я давно бы была у вас.
—
Ну, и сдай старшому. А это
что за безобразие!
— Да
ну, поднеси ей, — сказала Маслова, всегда раздававшая всем всё,
что у нее было.
—
Ну,
что же, можно вывести ее сюда на время.
— Уж очень он меня измучал — ужасный негодяй. Хотелось душу отвести, — сказал адвокат, как бы оправдываясь в том,
что говорит не о деле. — Ну-с, о вашем деле… Я его прочел внимательно и «содержания оной не одобрил», как говорится у Тургенева, т. е. адвокатишко был дрянной и все поводы кассации упустил.
—
Ну, всё-таки я вам скажу, по мере сил приносить пользу, всё-таки,
что могу, смягчаю. Кто другой на моем месте совсем бы не так повел. Ведь это легко сказать: 2000 с лишним человек, да каких. Надо знать, как обойтись. Тоже люди, жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
—
Ну вот, спасибо,
что приехал. Пойдем к жене. А у меня как раз десять минут свободных перед заседанием. Принципал ведь уехал. Я правлю губернией, — сказал он с удовольствием, которого не мог скрыть.
—
Что ж, это можно, — сказал смотритель. —
Ну, ты
чего, — обратился он к девочке пяти или шести лет, пришедшей в комнату, и, поворотив голову так, чтобы не спускать глаз с Нехлюдова, направлявшейся к отцу. — Вот и упадешь, — сказал смотритель, улыбаясь на то, как девочка, не глядя перед собой, зацепилась зa коврик и подбежала к отцу.
—
Ну, спасибо,
что пришли, — сказала она, пожимая руку Нехлюдова. — Вспомнили меня? Сядемте.
— Господа! Пожалуйста, пожалуйста! Не вынудьте меня принять меры строгости, — говорил смотритель, повторяя несколько раз одно и то же. — Пожалуйста, да
ну, пожалуйста! — говорил он слабо и нерешительно. —
Что ж это? Уж давно пора. Ведь этак невозможно. Я последний раз говорю, — повторял он уныло, то закуривая, то туша свою мариландскую папироску.
— Ах, да!
Ну,
что же? Пойдем сюда.
—
Ну, так вот
что, — сказала она. — Вы меня оставьте, это я вам верно говорю. Не могу я. Вы это совсем оставьте, — сказала она дрожащими губами и замолчала. — Это верно. Лучше повешусь.
—
Ну,
что, повидались? — спросили они.
—
Чего рюмишь? — сказала сторожиха. — Пуще всего не впадай духом. Эх, Катюха!
Ну! — сказала она, быстро шевеля пальцами.
— Ребеночка, батюшка мой, я тогда хорошо обдумала. Она дюже трудна была, не чаяла ей подняться. Я и окрестила мальчика, как должно, и в воспитательный представила.
Ну, ангельскую душку
что ж томить, когда мать помирает. Другие так делают,
что оставят младенца, не кормят, — он и сгаснет; но я думаю:
что ж так, лучше потружусь, пошлю в воспитательный. Деньги были,
ну и свезли.
—
Ну,
что же, по скольку вы думаете обложить землю? — спросил Нехлюдов.
—
Ну, всё-таки вы обдумайте то,
что я сказал вам, — говорил удивленный Нехлюдов и повторил свое предложение.
«Отдать землю, ехать в Сибирь, — блохи, клопы, нечистота…
Ну,
что ж, коли надо нести это — понесу». Но, несмотря на всё желание, он не мог вынести этого и сел у открытого окна, любуясь на убегающую тучу и на открывшийся опять месяц.
—
Ну и голова, — повторял широкий старик с завитками. — Жоржа! А
что вздумал.
— Вот хорошо-то,
что поймал тебя! А то никого в городе нет.
Ну, брат, а ты постарел, — говорил он, выходя из пролетки и расправляя плечи. — Я только по походке и узнал тебя.
Ну,
что ж, обедаем вместе? Где у вас тут кормят порядочно?
—
Ну, так прощай; очень, очень рад,
что встретил тебя, — сказал Шенбок и, пожав крепко руку Нехлюдову, вскочил в пролетку, махая перед глянцовитым лицом широкой рукой в новой белой замшевой перчатке и привычно улыбаясь своими необыкновенно белыми зубами.
— Вот какие вопросы вы задаете! Ну-с, это, батюшка, философия.
Что ж, можно и об этом потолковать. Вот приезжайте в субботу. Встретите у меня ученых, литераторов, художников. Тогда и поговорим об общих вопросах, — сказал адвокат, с ироническим пафосом произнося слова: «общие вопросы». — С женой знакомы. Приезжайте.
— Дюфар-француз, может слыхали. Он в большом театре на ахтерок парики делает. Дело хорошее,
ну и нажился. У нашей барышни купил всё имение. Теперь он нами владеет. Как хочет, так и ездит на нас. Спасибо, сам человек хороший. Только жена у него из русских, — такая-то собака,
что не приведи Бог. Грабит народ. Беда.
Ну, вот и тюрьма. Вам куда, к подъезду? Не пущают, я чай.
—
Ну,
что я слышу про тебя? Какие-то чудеса, — говорила ему графиня Катерина Ивановна, поя его кофеем тотчас после его приезда. — Vous posez pour un Howard! [Ты разыгрываешь из себя Говарда!] Помогаешь преступникам. Ездишь по тюрьмам. Исправляешь.
—
Что ж, это хорошо. Только тут какая-то романическая история. Ну-ка, расскажи.
— А я тебе говорю,
что интересно. И ты непременно приезжай.
Ну, говори, еще
что тебе от меня нужно? Videz votre sac. [Выкладывай всё.]
— В крепости?
Ну, туда я могу дать тебе записку к барону Кригсмуту. C’est un très brave homme. [Это очень достойный человек.] Да ты сам его знаешь. Он с твоим отцом товарищ. Il donne dans le spiritisme. [Он увлекается спиритизмом.]
Ну, да это ничего. Он добрый.
Что же тебе там надо?
—
Ну, нет, она-то сама наверно знает за
что. Они очень хорошо знают. И им, этим стриженым, поделом.
—
Ну, да вот Mariette, вы находите,
что может заниматься делами, — сказал Нехлюдов.
— Так я оставлю en blanc [пробел]
что тебе нужно о стриженой, а она уж велит своему мужу. И он сделает. Ты не думай,
что я злая. Они все препротивные, твои protégées, но je ne leur veux pas de mal. [я им зла не желаю.] Бог с ними!
Ну, ступай. А вечером непременно будь дома. Услышишь Кизеветера. И мы помолимся. И если ты только не будешь противиться, ça vous fera beaucoup de bien. [это тебе принесет большую пользу.] Я ведь знаю, и Элен и вы все очень отстали в этом. Так до свиданья.
— Как раз все три типа сенаторов, — сказал он. — Вольф — это петербургский чиновник, Сковородников — это ученый юрист и Бе — это практический юрист, а потому более всех живой, — сказал адвокат. — На него больше всего надежды.
Ну, а
что же в комиссии прошений?
— Очень рад вас видеть, мы были старые знакомые и друзья с вашей матушкой. Видал вас мальчиком и офицером потом.
Ну, садитесь, расскажите,
чем могу вам служить. Да, да, — говорил он, покачивая стриженой седой головой в то время, как Нехлюдов рассказывал историю Федосьи. — Говорите, говорите, я всё понял; да, да, это в самом деле трогательно.
Что же, вы подали прошение?
—
Ну, позовите. Ах, mon cher, сколько тут слез перевидаешь, если бы только можно все их утереть! Делаешь,
что можешь.
—
Ну, нет. Тут странно только то,
что мы так мало знаем учение нашей церкви,
что принимаем за какое-то новое откровение наши же основные догматы, — сказал Селенин, как бы торопясь высказать бывшему приятелю свои новые для него взгляды.
— Она?
Ну, да я не буду осуждать. Но она не понимает его.
Что же, неужели и он был за отказ? — спросила она с искренним сочувствием. — Это ужасно, как мне ее жалко! — прибавила она, вздыхая.
— Здравствуйте, вот спасибо,
что приехали, — начала она, как только уселась на диван рядом с Лидией. —
Ну,
что Верочка? Вы ее видели? Как же она переносит свое положение?
— Тогда он, — продолжала Лидия, волнуясь и торопясь, — стал уговаривать меня. «Всё, говорит,
что вы мне скажете, никому повредить не может, а напротив… Если вы скажете, то освободите невинных, которых мы, может быть, напрасно мучим».
Ну, а я всё-таки сказала,
что не скажу. Тогда он говорит: «
Ну, хорошо, не говорите ничего, а только не отрицайте того,
что я скажу». И он стал называть и назвал Митина.
— Ах, тетя, не мешайте… — и она не переставая тянула себя за прядь волос и всё оглядывалась. — И вдруг, представьте себе, на другой день узнаю — мне перестукиванием передают — ,
что Митин взят.
Ну, думаю, я выдала. И так это меня стало мучать, так стало мучать,
что я чуть с ума не сошла.
—
Ну, чудесно,
что ты заехал. Не хочешь позавтракать? А то садись. Бифштекс чудесный. Я всегда с существенного начинаю и кончаю. Ха, ха, ха.
Ну, вина выпей, — кричал он, указывая на графин с красным вином. — А я об тебе думал. Прошение я подам. В руки отдам — это верно; только пришло мне в голову, не лучше ли тебе прежде съездить к Топорову.
— И прекрасно.
Ну,
что Питер, как на тебя действует, — прокричал Богатырев, — скажи, а?