Неточные совпадения
С прямотой и решительностью молодости он
не только говорил о том, что земля
не может быть предметом частной собственности, и
не только в университете писал сочинение об этом, но и на деле отдал тогда
малую часть земли (принадлежавшей
не его матери, а по наследству от отца ему лично) мужикам,
не желая противно своим убеждениям владеть землею.
Тетушки
не видали еще таких и
не знали, что у этого Шенбока было 200 тысяч долгу, которые — он знал — никогда
не заплатятся, и что поэтому 25 рублей
меньше или больше
не составляли для него расчета.
— Как же, взяла, — оскалив зубы, сказала подсевшая к ним Хорошавка, — тот
меньше тысячи и плюнуть тебе
не возьмет.
— Да уж, видно, такая твоя планида, — вступилась старушка, сидевшая за поджигательство. — Легко ли: отбил жену у
малого, да его же вшей кормить засадил и меня туды ж на старости лет, — начала она в сотый раз рассказывать свою историю. — От тюрьмы да от сумы, видно,
не отказывайся.
Не сума — так тюрьма.
— Ну, я
не знаю, папаши нет. Да зайдите, пожалуйста, — опять позвала она его из
маленькой передней. — А то обратитесь к помощнику, он теперь в конторе, с ним поговорите. Ваша как фамилия?
Нынче на суде она
не узнала его
не столько потому, что, когда она видела его в последний раз, он был военный, без бороды, с
маленькими усиками и хотя и короткими, но густыми вьющимися волосами, а теперь был старообразный человек, с бородою, сколько потому, что она никогда
не думала о нем.
В поле, под ногами,
не было видно дороги, а в лесу было черно, как в печи, и Катюша, хотя и знала хорошо дорогу, сбилась с нее в лесу и дошла до
маленькой станции, на которой поезд стоял 3 минуты,
не загодя, как она надеялась, а после второго звонка.
Никому в голову
не приходило, что те священники, которые воображают себе, что в виде хлеба и вина они едят тело и пьют кровь Христа, действительно едят тело и пьют кровь его, но
не в кусочках и в вине, а тем, что
не только соблазняют тех «
малых сих», с которыми Христос отожествлял себя, но и лишают их величайшего блага и подвергают жесточайшим мучениям, скрывая от людей то возвещение блага, которое он принес им.
—
Малый глупый совсем и, разумеется, ничего
не мог сказать путного, — смеясь сказал Фанарин, — но всё-таки повод.
В это время в комнату влетела быстрым шагом
маленькая, страшно безобразная, курносая, костлявая, желтая женщина — жена адвоката, очевидно нисколько
не унывавшая от своего безобразия.
— Разумеется, талант надо совершенствовать, нельзя зарывать, но в
маленькой квартире, знаете, тяжело бывает, — продолжал смотритель разговор,
не обращая на этих арестантов никакого внимания, и, усталыми шагами волоча ноги, прошел, сопутствуемый Нехлюдовым, в сборную.
Нехлюдов приехал в Кузминское около полудня. Во всем упрощая свою жизнь, он
не телеграфировал, а взял со станции тарантасик парой. Ямщик был молодой
малый в нанковой, подпоясанной по складкам ниже длинной талии поддевке, сидевший по-ямски, бочком, на козлах и тем охотнее разговаривавший с барином, что, пока они говорили, разбитая, хромая белая коренная и поджарая, запаленная пристяжная могли итти шагом, чего им всегда очень хотелось.
— А
малого кто накормит? Ты ему сиську
не дашь.
Потому ли, что крестьян было
меньше, или потому, что он был занят
не собой, а делом, Нехлюдов в этот раз
не чувствовал никакого смущения.
Со времени своего последнего посещения Масленникова, в особенности после своей поездки в деревню, Нехлюдов
не то что решил, но всем существом почувствовал отвращение к той своей среде, в которой он жил до сих пор, к той среде, где так старательно скрыты были страдания, несомые миллионами людей для обеспечения удобств и удовольствий
малого числа, что люди этой среды
не видят,
не могут видеть этих страданий и потому жестокости и преступности своей жизни.
— Я знаю: графиня Катерина Ивановна думает, что я имею влияние на мужа в делах. Она заблуждается. Я ничего
не могу и
не хочу вступаться. Но, разумеется, для графини и вас я готова отступить от своего правила. В чем же дело? — говорила она,
маленькой рукой в черной перчатке тщетно отыскивая карман.
Зала заседаний Сената была
меньше залы окружного суда, была проще устройством и отличалась только тем, что стол, за которым сидели сенаторы, был покрыт
не зеленым сукном, а малиновым бархатом, обшитым золотым галуном, но те же были всегдашние атрибуты мест отправления правосудия: зерцало, икона, портрет государя.
И мыслью пробежав по всем тем лицам, на которых проявлялась деятельность учреждений, восстанавливающих справедливость, поддерживающих веру и воспитывающих народ, — от бабы, наказанной за беспатентную торговлю вином, и
малого за воровство, и бродягу за бродяжничество, и поджигателя за поджог, и банкира за расхищение, и тут же эту несчастную Лидию за то только, что от нее можно было получить нужные сведения, и сектантов за нарушение православия, и Гуркевича за желание конституции, — Нехлюдову с необыкновенной ясностью пришла мысль о том, что всех этих людей хватали, запирали или ссылали совсем
не потому, что эти люди нарушали справедливость или совершали беззакония, а только потому, что они мешали чиновникам и богатым владеть тем богатством, которое они собирали с народа.
А этому мешала и баба, торговавшая без патента, и вор, шляющийся по городу, и Лидия с прокламациями, и сектанты, разрушающие суеверия, и Гуркевич с конституцией. И потому Нехлюдову казалось совершенно ясно, что все эти чиновники, начиная от мужа его тетки, сенаторов и Топорова, до всех тех
маленьких, чистых и корректных господ, которые сидели за столами в министерствах, — нисколько
не смущались тем, что страдали невинные, а были озабочены только тем, как бы устранить всех опасных.
Он сидел,
не облокотившись, прямо, на
маленьком стуле и внимательно слушал ее, стараясь хорошенько понять и хорошенько ответить. Настроение, вызванное в нем последним свиданием с Масловой, еще продолжало наполнять его душу спокойной радостью и благорасположением ко всем людям.
Увидав однако, что тут
не было никакого подвоха, и что Нехлюдов просто разговаривал с Тарасом, они успокоились, велели
малому сесть на мешок и потребовали, чтобы Нехлюдов сел на свое место.
С тех пор как Катюша узнала ее, она видела, что где бы она ни была, при каких бы ни было условиях, она никогда
не думала о себе, а всегда была озабочена только тем, как бы услужить, помочь кому-нибудь в большом или
малом.
Хозяйка предложила Нехлюдову тарантас доехать до полуэтапа, находившегося на конце села, но Нехлюдов предпочел идти пешком. Молодой
малый, широкоплечий богатырь, работник, в огромных свеже-вымазанных пахучим дегтем сапогах, взялся проводить. С неба шла мгла, и было так темно, что как только
малый отделялся шага на три в тех местах, где
не падал свет из окон, Нехлюдов уже
не видал его, а слышал только чмоканье его сапог по липкой, глубокой грязи.
Часовой,
не отвечая, прокричал что-то в калитку и остановился, пристально глядя на то, как широкоплечий
малый в свете фонаря очищал щепкой сапоги Нехлюдова от налипшей на них грязи.
— А ночевать
не оставляли? — спросил
малый.
Тут же была в тени, в дальнем углу, и Марья Павловна, что-то делавшая с
маленькой белоголовой девчонкой, которая
не переставая что-то лопотала своим милым детским голоском.
Странное чувство охватило Нехлюдова, когда он остался один в
маленькой камере, слушая тихое дыхание, прерываемое изредка стонами Веры Ефремовны, и гул уголовных,
не переставая раздававшийся за двумя дверями.
Маленькая, острая, торчавшая кверху бородка, крепкий красивый нос, белый высокий лоб, редкие вьющиеся волосы. Он узнавал знакомые черты и
не верил своим глазам. Вчера он видел это лицо возбужденно-озлобленным, страдающим. Теперь оно было спокойно, неподвижно и страшно прекрасно.