Итак, через день назначено было ехать к Александре Степановне и она с своим башкиролюбивым супругом отправилась накануне в свою Каратаевку и пригласила, с позволенья отца, старшую и младшую сестру; а Елизавета Степановна осталась дома под предлогом, что у ней больной
муж лежит в Бугуруслане, а собственно для назидательных бесед с стариками.
— Мы? Тутошние, при церкви… Мы из духовного звания… Вон мой
муж лежит! Савелий, встань же, иди поздоровайся! Тут прежде приход был, а года полтора назад его упразднили. Оно, конечно, когда господа тут жили, то и люди были, стоило приход держать, а теперь без господ, сами судите, чем духовенству жить, ежели самая близкая деревня здесь Марковка, да и та за пять верст! Теперь Савелий заштатный и… заместо сторожа. Ему споручено за церквой глядеть…
Неточные совпадения
Кабанова. Ты вот похвалялась, что
мужа очень любишь; вижу я теперь твою любовь-то. Другая хорошая жена, проводивши мужа-то, часа полтора воет,
лежит на крыльце; а тебе, видно, ничего.
— Приехала сегодня из Петербурга и едва не попала на бомбу; говорит, что видела террориста, ехал на серой лошади, в шубе, в папахе. Ну, это, наверное, воображение, а не террорист. Да и по времени не выходит, чтоб она могла наскочить на взрыв. Губернатор-то — дядя
мужа ее. Заезжала я к ней, —
лежит, нездорова, устала.
Муж ее, полуодетый,
лежал на ковре, под окном, сухо покашливал и толкал взад-вперед детскую коляску, в коляске шевелился большеголовый ребенок, спокойно, темными глазами изучая небо.
— Нет, не надо. Они — в банке? Пусть
лежат.
Муж оставил мне все, что имел.
Проходит два дня. Вера Павловна опять нежится после обеда, нет, не нежится, а только
лежит и думает, и
лежит она в своей комнате, на своей кроватке.
Муж сидит подле нее, обнял ее, Тоже думает.