Неточные совпадения
С тех пор ей всё стало постыло, и она только думала о том,
как бы ей избавиться от того стыда, который ожидал ее, и она стала не только неохотно и дурно служить барышням, но, сама не знала,
как это случилось, —
вдруг ее прорвало. Она наговорила барышням грубостей, в которых сама потом раскаивалась, и попросила расчета.
—
Как было? —
вдруг быстро начала Маслова. — Приехала в гостиницу, провели меня в номер, там он был, и очень уже пьяный. — Она с особенным выражением ужаса, расширяя глаза, произносила слово он. — Я хотела уехать, он не пустил.
Она замолчала,
как бы
вдруг потеряв нить или вспомнив о другом.
Он краснел и бледнел, и только что хотел начать говорить,
как Петр Герасимович, до этого времени молчаливый, очевидно раздраженный авторитетным тоном старшины,
вдруг начал возражать ему и говорить то самое, что хотел сказать Нехлюдов.
А то
вдруг он,
как бы при ярком солнечном свете, видел, не мог не видеть того, чего недоставало ей.
Она решила, что сделает так. Но тут же,
как это и всегда бывает в первую минуту затишья после волнения, он, ребенок — его ребенок, который был в ней,
вдруг вздрогнул, стукнулся и плавно потянулся и опять стал толкаться чем-то тонким, нежным и острым. И
вдруг всё то, что за минуту так мучало ее, что, казалось, нельзя было жить, вся злоба на него и желание отомстить ему хоть своей смертью, — всё это
вдруг отдалилось. Она успокоилась, оправилась, закуталась платком и поспешно пошла домой.
Маслова не могла расслышать того, что говорил Нехлюдов, но выражение его лица в то время
как он говорил,
вдруг напомнило ей его. Но она не поверила себе. Улыбка однако исчезла с ее лица, и лоб стал страдальчески морщиться.
— Что же, скажите, — сказала она и
вдруг,
как будто о чем-то задумалась или захотела спать, стала серьезной.
Глаза были правдивые, добрые, и всё выражение и решимости и робости было так трогательно, что Нехлюдов,
как это бывало с ним,
вдруг перенесся в ее положение, понял ее и пожалел.
— Что такое? —
вдруг,
как будто насторожившись, испуганным и несколько строгим тоном сказал Масленников.
—
Как же ты узнал про это? — спросил Масленников, и на лице его
вдруг выразилось беспокойство и недовольство.
— И не отменят — всё равно. Я не за это, так за другое того стою… — сказала она, и он видел,
какое большое усилие она сделала, чтобы удержать слезы. — Ну что же, видели Меньшова? — спросила она
вдруг, чтобы скрыть свое волнение. — Правда ведь, что они не виноваты?
И
вдруг Нехлюдов вспомнил, что точно так же он когда-то давно, когда он был еще молод и невинен, слышал здесь на реке эти звуки вальков по мокрому белью из-за равномерного шума мельницы, и точно так же весенний ветер шевелил его волосами на мокром лбу и листками на изрезанном ножом подоконнике, и точно так же испуганно пролетела мимо уха муха, и он не то что вспомнил себя восемнадцатилетним мальчиком,
каким он был тогда, но почувствовал себя таким же, с той же свежестью, чистотой и исполненным самых великих возможностей будущим и вместе с тем,
как это бывает во сне, он знал, что этого уже нет, и ему стало ужасно грустно.
— Вот, сердиться! Ты где стоишь? — спросил он, и
вдруг лицо его сделалось серьезно, глаза остановились, брови поднялись. Он, очевидно, хотел вспомнить, и Нехлюдов увидал в нем совершенно такое же тупое выражение,
как у того человека с поднятыми бровями и оттопыренными губами, которое поразило его в окне трактира.
Вспомнила она,
как она в открытом, залитом вином красном шелковом платье, с красным бантом в спутанных волосах, измученная и ослабевшая и опьяненная, проводив гостей к двум часам ночи, подсела в промежуток танцев к худой, костлявой, прыщеватой аккомпаньяторше скрипача и стала жаловаться ей на свою тяжелую жизнь, и
как эта аккомпаньяторша тоже говорила, что тяготится своим положением и хочет переменить его, и
как к ним подошла Клара, и
как они
вдруг решили все три бросить эту жизнь.
Она
вдруг стала серьезной, недовольной своею жизнью и, чего-то ищущая, к чему-то стремящаяся, не то что притворилась, а действительно усвоила себе точно то самое душевное настроение, — хотя она словами никак не могла бы выразить, в чем оно состояло, — в
каком был Нехлюдов в эту минуту.
Вспоминая о Масловой, о решении Сената и о том, что он всё-таки решил ехать за нею, о своем отказе от права на землю, ему
вдруг,
как ответ на эти вопросы, представилось лицо Mariette, ее вздох и взгляд, когда она сказала: «когда я вас увижу опять?», и ее улыбка, — с такого ясностью, что он
как будто видел ее, и сам улыбнулся.
«А
вдруг всё это я выдумал и не буду в силах жить этим: раскаюсь в том, что я поступил хорошо», сказал он себе и, не в силах ответить на эти вопросы, он испытал такое чувство тоски и отчаяния,
какого он давно не испытывал. Не в силах разобраться в этих вопросах, он заснул тем тяжелым сном, которым он, бывало, засыпал после большого карточного проигрыша.
С отвращением и ненавистью я говорил с ней и потом
вдруг вспомнил о себе, о том,
как я много раз и теперь был, хотя и в мыслях, виноват в том, за что ненавидел ее, и
вдруг в одно и то же время я стал противен себе, а она жалка, и мне стало очень хорошо.
Несколько арестантов, сняв шапки, подошли к конвойному офицеру, о чем-то прося его.
Как потом узнал Нехлюдов, они просились на подводы. Нехлюдов видел,
как конвойный офицер молча, не глядя на просителя, затягивался папиросой, и
как потом
вдруг замахнулся своей короткой рукой на арестанта, и
как тот, втянув бритую голову в плечи, ожидая удара, отскочил от него.
— Что отчего так? Что помирают от солнечного удара? А так, сидя без движения, без света всю зиму, и
вдруг на солнце, да в такой день,
как нынче, да идут толпою, притока воздуха нет. Вот и удар.
Всё шло
как обыкновенно: пересчитывали, осматривали целость кандалов и соединяли пары, шедшие в наручнях. Но
вдруг послышался начальственно гневный крик офицера, удары по телу и плач ребенка. Всё затихло на мгновение, а потом по всей толпе пробежал глухой ропот. Маслова и Марья Павловна подвинулись к месту шума.
—
Как это ты не хочешь в другом видеть ничего хорошего, —
вдруг разгорячившись, сказала Марья Павловна (она была на «ты» со всеми).
Но когда он получил диплом и перестал учиться, и первенство это прекратилось, он
вдруг,
как это рассказывал Нехлюдову Крыльцов, не любивший Новодворова, для того, чтобы получить первенство в новой сфере, совершенно переменил свои взгляды и из постепеновца-либерала сделался красным, народовольцем.
— Нет, это не люди, — те, которые могут делать то, что они делают… Нет, вот, говорят, бомбы выдумали и баллоны. Да, подняться на баллоне и посыпать их,
как клопов, бомбами, пока выведутся… Да. Потому что… — начал было он, но, весь красный,
вдруг еще сильнее закашлялся, и кровь хлынула у него изо рта.
Случилось то, что мысль, представлявшаяся ему сначала
как странность,
как парадокс, даже
как шутка, всё чаще и чаще находя себе подтверждение в жизни,
вдруг предстала ему
как самая простая, несомненная истина.