Неточные совпадения
Но
люди — большие, взрослые
люди — не переставали обманывать и мучать себя и
друг друга.
Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира Божия, данная для блага всех существ, — красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, чтò они сами выдумали, чтобы властвовать
друг над
другом.
Вспоминая вчерашний вечер, проведенный у Корчагиных, богатых и знаменитых
людей, на дочери которых предполагалось всеми, что он должен жениться, он вздохнул и, бросив выкуренную папироску, хотел достать из серебряного портсигара
другую, но раздумал и, спустив с кровати гладкие белые ноги, нашел ими туфли, накинул на полные плечи шелковый халат и, быстро и тяжело ступая, пошел в соседнюю с спальней уборную, всю пропитанную искусственным запахом элексиров, одеколона, фиксатуаров, духов.
У указанной двери стояли два
человека, дожидаясь: один был высокий, толстый купец, добродушный
человек, который, очевидно, выпил и закусил и был в самом веселом расположении духа;
другой был приказчик еврейского происхождения. Они разговаривали о цене шерсти, когда к ним подошел Нехлюдов и спросил, здесь ли комната присяжных.
В небольшой комнате присяжных было
человек десять разного сорта
людей. Все только пришли, и некоторые сидели,
другие ходили, разглядывая
друг друга и знакомясь. Был один отставной в мундире,
другие в сюртуках, в пиджаках, один только был в поддевке.
С этих пор отношения между Нехлюдовым и Катюшей изменились и установились те особенные, которые бывают между невинным молодым
человеком и такой же невинной девушкой, влекомыми
друг к
другу.
Мало того, веря себе, он всегда подвергался осуждению
людей, — веря
другим, он получал одобрение
людей, окружающих его.
Другого занятия не было, и самые высокопоставленные
люди, молодые, старики, царь и его приближенные не только одобряли это занятие, но хвалили, благодарили за это.
Потом, когда он предположил, что присяжные уже достаточно прониклись этими истинами, он стал развивать
другую истину о том, что убийством называется такое действие, от которого происходит смерть
человека, что отравление поэтому тоже есть убийство.
Нехлюдов был принимаем в числе этих
друзей и потому, что он считался умным молодым
человеком, и потому, что его мать была близким
другом семьи, и потому, что хорошо бы было, если бы Мисси вышла за него.
— Ну, здравствуйте, мой
друг, садитесь и рассказывайте, — сказала княгиня Софья Васильевна с своей искусной, притворной, совершенно похожей на натуральную, улыбкой, открывавшей прекрасные длинные зубы, чрезвычайно искусно сделанные, совершенно такие же, какими были настоящие. — Мне говорят, что вы приехали из суда в очень мрачном настроении. Я думаю, что это очень тяжело для
людей с сердцем, — сказала она по-французски.
Слушая то Софью Васильевну, то Колосова, Нехлюдов видел, во-первых, что ни Софье Васильевне ни Колосову нет никакого дела ни до драмы ни
друг до
друга, а что если они говорят, то только для удовлетворения физиологической потребности после еды пошевелить мускулами языка и горла; во-вторых, то, что Колосов, выпив водки, вина, ликера, был немного пьян, не так пьян, как бывают пьяны редко пьющие мужики, но так, как бывают пьяны
люди, сделавшие себе из вина привычку.
Несколько и молодых и старых
людей заходили и после суда взглянуть на нее, что-то шепча
друг другу.
Другой свидетель, пострадавший старичок, домовладелец и собственник половиков, очевидно желчный
человек, когда его спрашивали, признает ли он свои половики, очень неохотно признал их своими; когда же товарищ прокурора стал допрашивать его о том, какое употребление он намерен был сделать из половиков, очень ли они ему были нужны, он рассердился и отвечал...
Между теми и
другими были две сетки и аршина три расстояния, так что не только передать что-нибудь, но и рассмотреть лицо, особенно близорукому
человеку, было невозможно.
А рядом с ним сидела на полу женщина с ребенком, в хорошем шерстяном платке, и рыдала, очевидно в первый раз увидав того седого
человека, который был на
другой стороне в арестантской куртке, с бритой головой и в кандалах.
«Он говорит «пущает», а ты говоришь «двадцатипятирублевый билет», думал между тем Нехлюдов, чувствуя непреодолимое отвращение к этому развязному
человеку, тоном своим желающему показать, что он с ним, с Нехлюдовым, одного, а с пришедшими клиентами и остальными —
другого, чуждого им лагеря.
— Ну, всё-таки я вам скажу, по мере сил приносить пользу, всё-таки, что могу, смягчаю. Кто
другой на моем месте совсем бы не так повел. Ведь это легко сказать: 2000 с лишним
человек, да каких. Надо знать, как обойтись. Тоже
люди, жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
— Не знаю, либерал ли я или что
другое, — улыбаясь, сказал Нехлюдов, всегда удивлявшийся на то, что все его причисляли к какой-то партии и называли либералом только потому, что он, судя
человека, говорил, что надо прежде выслушать его, что перед судом все
люди равны, что не надо мучать и бить
людей вообще, а в особенности таких, которые не осуждены. — Не знаю, либерал ли я или нет, но только знаю, что теперешние суды, как они ни дурны, всё-таки лучше прежних.
— Правда, это по случаю, — сказал помощник смотрителя, — за бесписьменность взяли этих
людей, и надо было отослать их в их губернию, а там острог сгорел, и губернское правление отнеслось к нам, чтобы не посылать к ним. Вот мы всех из
других губерний разослали, а этих держим.
В
другой же комнате сидели по стенам и отдельными группами или парочками
человек двадцать мужчин и женщин и негромко разговаривали.
Очевидно было, что, как ни искусны и ни стары и привычны были доводы, позволяющие
людям делать зло
другим, не чувствуя себя за него ответственными, смотритель не мог не сознавать, что он один из виновников того горя, которое проявлялось в этой комнате; и ему, очевидно, было ужасно тяжело.
На
другой день Нехлюдов поехал к адвокату и сообщил ему дело Меньшовых, прося взять на себя защиту. Адвокат выслушал и сказал, что посмотрит дело, и если всё так, как говорит Нехлюдов, что весьма вероятно, то он без всякого вознаграждения возьмется за защиту. Нехлюдов между прочим рассказал адвокату о содержимых 130
человеках по недоразумению и спросил, от кого это зависит, кто виноват. Адвокат помолчал, очевидно желая ответить точно.
Мы можем сказать про
человека, что он чаще бывает добр, чем зол, чаще умен, чем глуп, чаще энергичен, чем апатичен, и наоборот; но будет неправда, если мы скажем про одного
человека, что он добрый или умный, а про
другого, что он злой или глупый.
Каждый
человек носит в себе зачатки всех свойств людских и иногда проявляет одни, иногда
другие и бывает часто совсем не похож на себя, оставаясь всё между тем одним и самим собою.
Управляющий, налитой, мускулистый, сильный молодой
человек, в коротком пиджаке с зеленым стоячим воротником и огромными пуговицами, пришел сказать Нехлюдову, что все собрались, но что они подождут, — пускай прежде Нехлюдов напьется кофею или чаю, и то и
другое готово.
Возвращавшиеся с поля мужики, трясясь рысью на облучках пустых телег, снимая шапки, с удивлением следили зa необыкновенным
человеком, шедшим по их улице; бабы выходили за ворота и на крыльца и показывали его
друг другу, провожая глазами.
Он не только вспомнил, но почувствовал себя таким, каким он был тогда, когда он четырнадцатилетним мальчиком молился Богу, чтоб Бог открыл ему истину, когда плакал ребенком на коленях матери, расставаясь с ней и обещаясь ей быть всегда добрым и никогда не огорчать ее, — почувствовал себя таким, каким он был, когда они с Николенькой Иртеневым решали, что будут всегда поддерживать
друг друга в доброй жизни и будут стараться сделать всех
людей счастливыми.
На этот коммунистический проект у Нехлюдова аргументы тоже были готовы, и он возразил, что для этого надо, чтобы у всех были плуги, и лошади были бы одинаковые, и чтобы одни не отставали от
других, или чтобы всё — и лошади, и плуги, и молотилки, и всё хозяйство — было бы общее, а что для того, чтобы завести это, надо, чтобы все
люди были согласны.
Одни из этих
людей сумели воспользоваться городскими условиями и стали такие же, как и господа, и радовались своему положению;
другие же стали в городе в еще худшие условия, чем в деревне, и были еще более жалки.
— В этом-то и ошибка, что мы привыкли думать, что прокуратура, судейские вообще — это какие-то новые либеральные
люди. Они и были когда-то такими, но теперь это совершенно
другое. Это чиновники, озабоченные только 20-м числом. Он получает жалованье, ему нужно побольше, и этим и ограничиваются все его принципы. Он кого хотите будет обвинять, судить, приговаривать.
— Да неужели существуют законы, по которым можно сослать
человека за то, что он вместе с
другими читает Евангелие?
Смех, которым ответил адвокат на замечание Нехлюдова о том, что суд не имеет значения, если судейские могут по своему произволу применять или не применять закон, и интонация, с которой он произнес слова: «философия» и «общие вопросы», показали Нехлюдову, как совершенно различно он и адвокат и, вероятно, и
друзья адвоката смотрят на вещи, и как, несмотря на всё свое теперешнее удаление от прежних своих приятелей, как Шенбок, Нехлюдов еще гораздо дальше чувствует себя от адвоката и
людей его круга.
Старичок с белыми волосами прошел в шкап и скрылся там. В это время Фанарин, увидав товарища, такого же, как и он, адвоката, в белом галстуке и фраке, тотчас же вступил с ним в оживленный разговор; Нехлюдов же разглядывал бывших в комнате. Было
человек 15 публики, из которых две дамы, одна в pince-nez молодая и
другая седая. Слушавшееся нынче дело было о клевете в печати, и потому собралось более, чем обыкновенно, публики — всё
люди преимущественно из журнального мира.
И он еще больше, чем на службе, чувствовал, что это было «не то», а между тем, с одной стороны, не мог отказаться от этого назначения, чтобы не огорчить тех, которые были уверены, что они делают ему этим большое удовольствие, а с
другой стороны, назначение это льстило низшим свойствам его природы, и ему доставляло удовольствие видеть себя в зеркале в шитом золотом мундире и пользоваться тем уважением, которое вызывало это назначение в некоторых
людях.
Молодой
человек, так же добродушно улыбаясь, как и сама Лидия, поздоровался с гостем и, когда Нехлюдов сел на его место, взял себе стул от окна и сел рядом. Из
другой двери вышел еще белокурый гимназист лет 16 и молча сел на подоконник.
Если кто верил в Бога и
людей, в то, что
люди любят
друг друга, тот после этого перестанет верить в это.
Топоров, как и все
люди, лишенные основного религиозного чувства, сознанья равенства и братства
людей, был вполне уверен, что народ состоит из существ совершенно
других, чем он сам, и что для народа необходимо нужно то, без чего он очень хорошо может обходиться.
Подойдя в воротам, он попросил дежурного доложить смотрителю о том, что желал бы видеть Маслову. Дежурный знал Нехлюдова и, как знакомому
человеку, сообщил ему их важную острожную новость: капитан уволился, и на место его поступил
другой, строгий начальник.
Другой разряд составляли
люди, осужденные за поступки, совершенные в исключительных обстоятельствах, как озлобление, ревность, опьянение и т. п., такие поступки, которые почти наверное совершили бы в таких же условиях все те, которые судили и наказывали их. Этот разряд составлял, по наблюдению Нехлюдова, едва ли не более половины всех преступников.
Это была привлекательная, страстная натура,
человек, желавший во что бы то ни стало наслаждаться, никогда не видавший
людей, которые бы для чего-либо воздерживались от своего наслаждения и никогда не слыхавший слова о том, чтобы была какая-нибудь
другая цель в жизни, кроме наслаждения.
Так вот в исследовании вопроса о том, зачем все эти столь разнообразные
люди были посажены в тюрьмы, а
другие, точно такие же
люди ходили на воле и даже судили этих
людей, и состояло четвертое дело, занимавшее в это время Нехлюдова.
Сестра Нехлюдова, Наталья Ивановна Рагожинская была старше брата на 10 лет. Он рос отчасти под ее влиянием. Она очень любила его мальчиком, потом, перед самым своим замужеством, они сошлись с ним почти как ровные: она — двадцатипятилетняя, девушка, он — пятнадцатилетний мальчик. Она тогда была влюблена в его умершего
друга Николеньку Иртенева. Они оба любили Николеньку и любили в нем и себе то, что было в них хорошего и единящего всех
людей.
— Я видел на суде, как товарищ прокурора всеми силами старался обвинить несчастного мальчика, который во всяком неизвращенном
человеке мог возбудить только сострадание; знаю, как
другой прокурор допрашивал сектанта и подводил чтение Евангелия под уголовный закон; да и вся деятельность судов состоит только в таких бессмысленных и жестоких поступках.
Из подъездов и ворот, призывая
друг друга, выбегали и из окон вывешивались
люди и неподвижно и молча глядели на страшное шествие.
Девочка, сообразив выражение лица отца и матери, разрешила вопрос так, что это были
люди совсем
другие, чем ее родители и их знакомые, что это были дурные
люди, и что потому с ними именно так и надо поступать, как поступлено с ними. И потому девочке было только страшно, и она рада была, когда этих
людей перестало быть видно.
Они не сделали этого, даже мешали делать это
другим только потому, что они видели перед собой не
людей и свои обязанности перед ними, а службу и ее требования, которые они ставили выше требований человеческих отношений.
То же самое и с
людьми, — думал Нехлюдов, — может быть, и нужны эти губернаторы, смотрители, городовые, но ужасно видеть
людей, лишенных главного человеческого свойства — любви и жалости
друг к
другу».
Вагон, в котором было место Нехлюдова, был до половины полон народом. Были тут прислуга, мастеровые, фабричные, мясники, евреи, приказчики, женщины, жены рабочих, был солдат, были две барыни: одна молодая,
другая пожилая с браслетами на оголенной руке и строгого вида господин с кокардой на черной фуражке. Все эти
люди, уже успокоенные после размещения, сидели смирно, кто щелкая семечки, кто куря папиросы, кто ведя оживленные разговоры с соседями.