О раннем детстве его не сохранилось преданий: я слыхал только, что он был дитя ласковое, спокойное и веселое: очень любил мать, няньку, брата с сестрою и имел смешную для ранних лет манеру задумываться, удаляясь в угол и держа у своего детского лба свой маленький указательный палец, — что, говорят, было очень смешно, и я этому верю, потому что князь Яков и в позднейшее время бывал иногда
в серьезные минуты довольно наивен.
Если бы я не был очень недоволен собою, то я всего охотнее занялся бы занесением в мой альбом этих лиц, рассматривая которые всякий порядочный человек, наверное, сказал бы: „Вот та компания, в которой не пожелаешь себя увидеть
в серьезную минуту жизни!“ Но мне было не до того, чтобы их срисовывать.
Неточные совпадения
Через
минуту Самгин имел основание думать, что должно повториться уже испытанное им: он сидел
в кабинете у стола, лицом к свету, против него, за столом, помещался офицер, только обстановка кабинета была не такой домашней, как у полковника Попова, а —
серьезнее, казенней.
Уважать человека сорок лет, называть его «
серьезным», «почтенным», побаиваться его суда, пугать им других — и вдруг
в одну
минуту выгнать его вон! Она не раскаивалась
в своем поступке, находя его справедливым, но задумывалась прежде всего о том, что сорок лет она добровольно терпела ложь и что внук ее… был… прав.
Он не сидел, не стоял на месте, то совался к бабушке, то бежал к Марфеньке и силился переговорить обеих. Почти
в одну и ту же
минуту лицо его принимало
серьезное выражение, и вдруг разливался по нем смех и показывались крупные белые зубы, на которых, от торопливости его говора или от смеха, иногда вскакивал и пропадал пузырь.
— Ах, Татьяна Павловна, зачем бы вам так с ним теперь! Да вы шутите, может, а? — прибавила мать, приметив что-то вроде улыбки на лице Татьяны Павловны. Татьяны Павловнину брань и впрямь иногда нельзя было принять за
серьезное, но улыбнулась она (если только улыбнулась), конечно, лишь на мать, потому что ужасно любила ее доброту и уж без сомнения заметила, как
в ту
минуту она была счастлива моею покорностью.
Алешу всего более поражала ее серьезность: ни тени смешливости и шутливости не было теперь
в ее лице, хотя прежде веселость и шутливость не покидали ее
в самые «
серьезные» ее
минуты.