Неточные совпадения
Офицер
в шарфе слез
с лошади, кликнул барабанщика и вошел
с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец
с красными прыщами по щекам около носа,
с спокойно-непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая
руками, подошел к офицеру.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и вероятно он
в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили
с другими
в какой-то дом, где сидели французский генерал
с белыми усами, два полковника и другие французы
с шарфами на
руках. Пьеру, наравне
с другими, делали
с той, мнимо-превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью,
с которою обыкновенно обращаются
с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был?
с какою целью? и т. п.
Через минуту толстая большая фигура старика,
в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым
шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял
в руки перчатки, и бочком,
с трудом, переступая вниз ступеней, сошел
с них и взял
в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Неточные совпадения
«Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал на колени, поднял
руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро пошла прочь, разрывая
шарф. Учитель, тяжело перевалясь
с колен на корточки, встал, вцепился
в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за мамой, размахивая
рукою. Тут Клим испуганно позвал:
Так неподвижно лег длинный человек
в поддевке, очень похожий на Дьякона, — лег, и откуда-то из-под воротника поддевки обильно полилась кровь, рисуя сбоку головы его красное пятно, — Самгин видел прозрачный парок над этим пятном; к забору подползал, волоча ногу, другой человек,
с зеленым
шарфом на шее; маленькая женщина сидела на земле, стаскивая
с ноги своей черный ботик, и вдруг, точно ее ударили по затылку, ткнулась головой
в колени свои, развела
руками, свалилась набок.
Вы были
в это утро
в темно-синем бархатном пиджаке,
в шейном
шарфе, цвета сольферино, по великолепной рубашке
с алансонскими кружевами, стояли перед зеркалом
с тетрадью
в руке и выработывали, декламируя, последний монолог Чацкого и особенно последний крик:
Мы сидели раз вечером
с Иваном Евдокимовичем
в моей учебной комнате, и Иван Евдокимович, по обыкновению запивая кислыми щами всякое предложение, толковал о «гексаметре», страшно рубя на стопы голосом и
рукой каждый стих из Гнедичевой «Илиады», — вдруг на дворе снег завизжал как-то иначе, чем от городских саней, подвязанный колокольчик позванивал остатком голоса, говор на дворе… я вспыхнул
в лице, мне было не до рубленого гнева «Ахиллеса, Пелеева сына», я бросился стремглав
в переднюю, а тверская кузина, закутанная
в шубах, шалях,
шарфах,
в капоре и
в белых мохнатых сапогах, красная от морозу, а может, и от радости, бросилась меня целовать.
Это был молодой человек, бедно и неряшливо одетый,
в сюртуке,
с засаленными до зеркального лоску рукавами,
с жирною, застегнутою доверху жилеткой,
с исчезнувшим куда-то бельем,
с черным шелковым замасленным донельзя и скатанным
в жгут
шарфом,
с немытыми
руками,
с чрезвычайно угреватым лицом, белокурый и, если можно так выразиться,
с невинно-нахальным взглядом.