2-го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак смеясь
рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот разсказ, сообщил его командиру.
Неточные совпадения
Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал
рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими
товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен.
— Но особенно хорошо, — говорил один,
рассказывая неудачу товарища-дипломата, — особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
Пелагеюшка перебила своего
товарища; ей видно хотелось
рассказать то, что́ она видела.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных
товарищей Денисова, провел остальную часть дня,
рассказывая про то, что́ он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту.
В то время как Пьер
рассказывал своим
товарищам то, чтò капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат.
— C’est vous, Clément? — сказал он. — D’où, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, чорт…] — но он не докончил, узнав свою ошибку и слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов
рассказал, что он с
товарищем догонял свой полк и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего-нибудь о 6-м полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному
рассказывал эту историю и всегда с особенным радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему-то новому, и тот тихий восторг, который,
рассказывая, видимо испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с
товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Райский расплакался, его прозвали «нюней». Он приуныл, три дня ходил мрачный, так что узнать нельзя было: он ли это? ничего не
рассказывал товарищам, как они ни приставали к нему.
— Экая новость! — равнодушно отзывался кто-нибудь. Но Веков непременно желал
рассказать товарищам всё, что он знает, в его маленьких глазках загоралась искра тихого упрямства, и голос звучал вопросительно.
Неточные совпадения
И, не давая
товарищу углубляться в подробности своего положения, Петрицкий пустился
рассказывать ему все интересные новости.
— Героем времени постепенно становится толпа, масса, — говорил он среди либеральной буржуазии и, вращаясь в ней, являлся хорошим осведомителем для Спивак. Ее он пытался пугать все более заметным уклоном «здравомыслящих» людей направо, рассказами об организации «Союза русского народа», в котором председательствовал историк Козлов, а
товарищем его был регент Корвин,
рассказывал о работе эсеров среди ремесленников, приказчиков, служащих. Но все это она знала не хуже его и, не пугаясь, говорила:
— Мой брат недавно прислал мне письмо с одним
товарищем, —
рассказывал Самгин. — Брат — недалекий парень, очень мягкий. Его испугало крестьянское движение на юге и потрясла дикая расправа с крестьянами. Но он пишет, что не в силах ненавидеть тех, которые били, потому что те, которых били, тоже безумны до ужаса.
Смеясь, она
рассказала, что в «Даме с камелиями» она ни на секунду не могла вообразить себя умирающей и ей мучительно совестно пред
товарищами, а в «Чародейке» не решилась удавиться косою, боясь, что привязная коса оторвется. Быстро кончив
рассказывать о себе, она стала подробно спрашивать Клима об аресте.
Она снова, торопясь и бессвязно, продолжала
рассказывать о каком-то веселом
товарище слесаря, о революционере, который увез куда-то раненого слесаря, — Самгин слушал насторожась, ожидая нового взрыва; было совершенно ясно, что она, говоря все быстрей, торопится дойти до чего-то главного, что хочет сказать. От напряжения у Самгина даже пот выступил на висках.