Неточные совпадения
Простая, скромная, и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала
история.
Если бы
история имела дело с внешними явлениями, постановление этого
простого и очевидного закона было бы достаточно, и мы бы кончили наше рассуждение. Но закон
истории относится к человеку. Частица материи не может сказать нам, что она вовсе не чувствует потребности притягиванья и отталкиванья, и что это неправда; человек же, который есть предмет
истории, прямо говорит: я свободен и потому не подлежу законам.
Они слушали ее молча, подавленные глубоким смыслом
простой истории человека, которого считали скотом и который сам долго и безропотно чувствовал себя тем, за кого его считали.
Между службами я читала Евангелие, и все понятнее и понятнее мне становилась эта книга, и трогательнее и
проще история этой божественной жизни, и ужаснее и непроницаемее те глубины чувства и мысли, которые я находила в его учении.
Неточные совпадения
Женщина рассказала печальную
историю, перебивая рассказ умильным гульканием девочке и уверениями, что Мери в раю. Когда Лонгрен узнал подробности, рай показался ему немного светлее дровяного сарая, и он подумал, что огонь
простой лампы — будь теперь они все вместе, втроем — был бы для ушедшей в неведомую страну женщины незаменимой отрадой.
— Но, по вере вашей, Кутузов, вы не можете претендовать на роль вождя. Маркс не разрешает это, вождей — нет,
историю делают массы. Лев Толстой развил эту ошибочную идею понятнее и
проще Маркса, прочитайте-ка «Войну и мир».
— Скверно очень-с, — прошептал на этот раз уже с разозленным видом рябой. Между тем Ламберт возвратился почти совсем бледный и что-то, оживленно жестикулируя, начал шептать рябому. Тот между тем приказал лакею поскорей подавать кофе; он слушал брезгливо; ему, видимо, хотелось поскорее уйти. И однако, вся
история была
простым лишь школьничеством. Тришатов с чашкою кофе перешел с своего места ко мне и сел со мною рядом.
Чувство это было то самое
простое чувство жалости и умиления, которое он испытал в первый раз на свидании с нею в тюрьме и потом, с новой силой, после больницы, когда он, поборов свое отвращение, простил ее за воображаемую
историю с фельдшером (несправедливость которой разъяснилась потом); это было то же самое чувство, но только с тою разницею, что тогда оно было временно, теперь же оно стало постоянным.
Славянофильские, народнические или социал-демократические доктринерские схемы совершенно не приспособлены для новых событий мировой
истории, ибо они выработаны для более
простой и элементарной действительности.