Неточные совпадения
— Да, ma chère, — сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. — Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы
не хочет отставать от него;
бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chère. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба-то? — сказал граф вопросительно.
—
Не хотите? Ну, так подите сюда, — сказала она и глубже ушла в цветы и
бросила куклу. — Ближе, ближе! — шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли
бросить жену, — может быть, и то и другое, только, видимо,
не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение.
— Граф!…
не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… — Он
бросил их на стол. — У меня отец; старик, мать!..
Вену вы
бросаете,
не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как будто бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашею столицей.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё-таки
бросить бедной княжне с тем, чтоб ей
не могло прийти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания
не могущего, наконец,
бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына всё-таки его друга, après tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием.
Никогда никто
не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра
брось.
Тарелка ему показалась
не чиста; он указал на пятно и
бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня
не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он
не в духе, она решилась
не выходить.
«Первый встречный показался — и отец и всё забыто, и бежит к верху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя
не похожа! Рада
бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я
не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть
не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван о ней и
не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это…»
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого
не было, увидав едущего по нем адъютанта, навёли на него орудие и
бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Чтó бы она почувствовала, — подумал он, — коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он
бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что́ бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы Элен
не выбежала из комнаты.
Ростов сделался
не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые
не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он метает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые
бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
Остров Отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда
бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего
не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
На другой день князь ни слова
не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m-lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство,
бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты.
Наташа
не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же
бросая их.
— Уж лошади ж были! — продолжал рассказ Балага. — Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, — обратился он к Долохову, — так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был.
Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь
не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
«Обожаемый друг души моей», писал он. «Ничто кроме чести
не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным
не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но — это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и всё любим тобою, я
брошу всё и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
— Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого
не получу известия, что все уехали, я сам должен буду всё
бросить и ехать в Лысые Горы.
— Что ж, нам всё бросить-то? Несогласны. Несогласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, и нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… — раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное
не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
— Ты ее так дурно
не клади, — говорил один из мужиков, высокий человек с круглым, улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. — Она ведь тоже денег стòит. Что же ты ее так-то вот
бросишь или под веревку — а она и потрется. Я так
не люблю. А чтобы всё честно, по закону было. Вот так-то, под рогожку, да сенцом прикрои, вот и важно.
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что́ хотите, а я
не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что́ они делали,
бросить всё и побежать куда попало.
И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина,
не могли убить его; толпа давила их со всех сторон, колыхалась с ними в середине, как одна масса, из стороны в сторону и
не давала им возможности ни добить, ни
бросить его.
Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов,
не разжимает кулака, чтобы
не потерять схваченного и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы очевидно должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но
бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами.
Забывший свое намерение
не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и
бросив его, подбежал к офицеру и по-французски заговорил с ним.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он
бросил всё и
не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Но он сделал усилие над собою, чтобы
не бросить ребенка и побежал с ним назад к большому дому.
Представим себе двух людей, вышедших со шпагами на поединок по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг, один из противников, почувствовав себя раненым — поняв, что дело это
не шутка, а касается его жизни,
бросил шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею.
— А нам с тобой пора, брат,
бросить эти любезности, — продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. — Ну этого ты зачем взял к себе? — сказал он покачивая головой. — Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои росписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут 30. Помрут с голоду или побьют. Так
не всё ли равно их и
не брать?
Наташа
не следовала тому золотому правилу, проповедываемому умными людьми, в особенности французами, и состоящему в том, что девушка, выходя замуж,
не должна опускаться,
не должна
бросать свои таланты, должна еще более чем в девушках заниматься своею внешностью, должна прельщать мужа так же, как она прельщала
не мужа.