Неточные совпадения
Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только
одна пожилая дама с исплаканным, худым
лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе, общество разбилось
на три кружка. В
одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица-княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем Мортемар и Анна Павловна.
В середине верхняя губа энергически опускалась
на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что-то в роде двух улыбок, по
одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого
лица.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым
лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами
на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился.
Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие
на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с
одной стороны мужскими, с другой — женскими улыбающимися
лицами дворовых, вышедших посмотреть
на веселящегося барина.
Князь Василий замолчал, и щеки его начали нервически подергиваться то
на одну, то
на другую сторону, придавая его
лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось
на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло-шутливо, то испуганно оглядывались.
Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось
одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое
лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя
на просторе понять задачу.
Князь Андрей строго посмотрел
на нее.
На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел
на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав. Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший
одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как
на ладони, движениями внизу наших войск и впереди — движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из-за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в
одно бодрое и веселое впечатление.
На всех
лицах была почти
одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
На каждом
лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка
одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения.
Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение
лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось:
на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего
одного за другим много просителей.
В
одной роте обед был готов, и солдаты с жадными
лицами смотрели
на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему
на бревне против своего балагана.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел
одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и
на всех
лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило
лицо каждого солдата и офицера.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, a
на ней было
одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и
на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний
лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела.
На m-lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое-то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому
лицу еще более привлекательности.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало
на его
лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз
одни и те же слова.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом
один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь.
На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя
на одном пункте и замешательство всех начальствующих
лиц.
В то время еще худое
лицо его не шевелилось ни
одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены
на одно место.
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее
один у другого. Все
лица вдруг изменились, и
на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное
лицо в эту минуту печали; потом, чтò я могу сказать ему теперь, когда при
одном взгляде
на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни
одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову.
— De beaux hommes! [Славный народ!] — сказал Наполеон, глядя
на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю
лицом и почернелым затылком лежал
на животе, откинув далеко
одну уже закоченевшую руку.
Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его
лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё
на одном месте и пронзительно визжала.
Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя
на эти молодые, восприимчивые, чему-то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические
лица,
на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем,
на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал
одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8-м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и
на столе, и с обветрившимся, горевшим
лицом, в
одной рубашке, лег
на спину, заложив руки под-голову. Он приятно размышлял о том, что на-днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда-то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые
лица, и все с
одним и тем же выражением надежды
на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели
на Ростова.
Лицо его было багрово-красно, глаза совершенно закачены, так что видны были
одни белки, и
на босых ногах его и
на руках, еще красных, жилы напружились как веревки.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие
на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят
на него и что всем он метает. И действительно он мешал всем и
один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали
на него гости. Он встал и подошел к Борису.
Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что-то
один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутою рукой и не заставив ее дожидаться ни
одной секунды, вложил в нее орден
на красной ленте.
После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя
один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел
на свое
лицо.
На неважных
лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности;
на более чиновных
лицах выражалось
одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым
лицом.
Но как только растворялась дверь,
на всех
лицах выражалось мгновенно только
одно — страх.
Сперанский не перебегал глазами с
одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только
на то
лицо, с которым говорил.
У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение
на службе, благодаря покровительству важного
лица, доверием которого он вполне пользовался и у него были зарождающиеся планы женитьбы
на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться.
Говоря это, графиня оглянулась
на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя
на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных
на углах кровати, так что графиня видела только в профиль
лицо дочери.
Лицо это поразило графиню своею особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Ее не занимали ни государь, ни все важные
лица,
на которых указывала Перонская — у ней была
одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят
на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нѐчего смотреть.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его
лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но
одного еще недоставало, того, что́ он всегда видел
на вечерах, которым он желал подражать. Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем-нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему-то Берг привлек Пьера.
Гончих соединили в
одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из-под которых виднелось оживленное с блестящими глазами
лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой-охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему-то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела
на своем вороном Арабчике и верною рукой, без усилия, осадила его.
«Боже мой, Боже мой, всё
одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Чтó бы мне с собой сделать?» И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки,
на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым
лицом и встала.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась
один за другого, вытеснились в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хороводы и святочные игры. Графиня, узнав
лица и посмеявшись
на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющею улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда-то.
Сначала она слышала
один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и
на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством
лицом и опущенными зрачками глаз.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой
на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они
одни оставались в гостиной.
На всех
лицах этих людей было
одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему
на горе.
Эти
лица, хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность, и желали только
одного и настаивали
на том, чтоб обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб-квартиру главнокомандующего и, советуясь где нужно с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых
одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Гусары с разных сторон возились с драгунами:
один был ранен, но, с
лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел
на крупе его лошади; третий взлезал, поддерживаемый гусаром,
на его лошадь.
На всех
лицах было
одно общее выражение умиления и восторга.
Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
— Который? Который? — плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав
одного из этих четырех
лиц, которого он из-за слез, выступивших ему от радости
на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил
на нем весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!» неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь и он входит, он, молодой генерал, без
одной морщины
на лице, бодрый, веселый, румяный, в росписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное как и тогда, волнует его.
Она лежала
на диване
лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы
на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены
на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор, и которая выказалась во время болезни ее отца.
Толпа скучиваясь зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами, в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено
на нее и столько было разных
лиц, что княжна Марья не видала ни
одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала как быть. Но опять сознание того, что она — представительница отца и брата, придало ей силы и она смело начала свою речь.
— Что ж, нам всё бросить-то? Несогласны. Несогласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, и нашего согласия нет. Поезжай сама,
одна… — раздалось в толпе с разных сторон. И опять
на всех
лицах этой толпы показалось
одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.