Неточные совпадения
— Да, нынешнее
событие есть эра, величайшая эра в нашей
истории, — заключил он.
Первый прием
истории сострит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных
событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого
события, а всегда одно
событие непрерывно вытекает из другого.
В-третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие
историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же, как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом,
событие зa
событием, мгновение за мгновением, вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
Ежели бы это был пример из
истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда чтò не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но
событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный в
истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения
события, — Кутузов представляется им чем-то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12-м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
Новая наука
истории, отвечая на эти вопросы, говорит: вы хотите знать, чтò значит это движение; отчего оно произошло и какая сила произвела эти
события? Слушайте.
Так что историки этого рода, взаимно уничтожая положения друг друга, тем самым уничтожают понятие о силе, производящей
события, и не дают никакого ответа на существенный вопрос
истории.
Но не говоря о внутреннем достоинстве этого рода
историй (может быть, они для кого-нибудь или для чего-нибудь и нужны),
истории культуры, к которым начинают более и более сводиться все общие
истории, знаменательны тем, что они, подробно и серьезно разбирая различные религиозные, философские, политические учения, как причины
событий, всякий раз, как им только приходится описать действительное историческое
событие, как например поход 12-го года, описывают его невольно, как произведение власти, прямо говоря, что поход этот есть произведение воли Наполеона.
Говоря таким образом, историки культуры невольно противоречат самим себе, они доказывают, что та новая сила, которую они придумали, не выражает исторических
событий, а что единственное средство понимать
историю есть та власть, которой они будто бы не признают.
До тех пор пока пишутся
истории отдельных лиц, — будь они Кесари, Александры или Лютеры и Вольтеры, а не
история всех, без одного исключения всех, людей, принимающих участие в
событии, — нет возможности не приписывать отдельным лицам силы, заставляющей других людей направлять свою деятельность к одной цели. И единственное известное историкам такое понятие есть власть.
Стòит только забыть про вопрос о том, каким образом воля героев производит
события, и
истории Тьеров будут интересны, поучительны и, кроме того, будут иметь оттенок поэзии.
Отрешившись от прежнего воззрения на божественное подчинение воли народа одному избранному и на подчинение этой воли Божеству,
история не может сделать ни одного шага без противоречия, не выбрав одного из двух: или возвратиться к прежнему верованию в непосредственное участие Божества в делах человечества, или определенно объяснить значение той силы, производящей исторические
события, которая называется властью.
Не говоря о том, что без понятия власти не может обойтись ни одно описание совокупной деятельности людей, существование власти доказывается как
историею, так и наблюдением современных
событий.
С одной стороны, рассуждение показывает, что выражение воли человека — его словà суть только часть общей деятельности, выражающейся в
событии, как, например, в войне или революции; и потому без признания непонятной, сверхъестественной силы — чуда, нельзя допустить, чтобы словà могли быть непосредственною причиной движения миллионов; с другой стороны, если даже допустить, что словà могут быть причиной
события, то
история показывает, что выражения воли исторических лиц во многих случаях не производят никакого действия, т. е., что приказания их часто не только не исполняются, но что иногда происходит даже совершенно обратное тому, что ими приказано.
Ежели Божество отдает приказание, выражает свою волю, как то нам показывает
история древних, то выражение этой воли не зависит от времени и ничем не вызвано, так как Божество ничем не связано с
событием.
История показывает нам, что эти оправдания
события не имеют никакого общего смысла, противоречат сами себе, как убийство человека, вследствие признания его прав, и убийство миллионов в России для унижения Англии.
Точно ту же прогрессию убедительности об участии свободной воли в общих делах человечества мы находим и в
истории. Совершившееся современное
событие представляется нам несомненно произведением всех известных людей; но в
событии более отдаленном мы видим уже его неизбежные последствия, помимо которых мы ничего другого не можем представить. И чем дальше переносимся мы назад в рассматривании
событий, тем менее они нам представляются произвольными.
Наполеоновские войны, хотя уже сомнительно, но еще представляются нам произведениями воли героев; но в крестовых походах мы уже видим
событие, определенно занимающее свое место и без которого не мыслима новая
история Европы, хотя точно так же для летописцев крестовых походов
событие это представлялось только произведением воли некоторых лиц.
Чем дальше назад мы переносим в
истории предмет наблюдения, тем сомнительнее становится свобода людей, производивших
события, и тем очевиднее закон необходимости.
Для
истории признание свободы людей как силы, могущей влиять на исторические
события, т. е. не подчиненной законам, есть то же, чтó для астрономии признание свободной силы движения небесных сил.
Можно было, опровергнув новые законы, удержать прежнее воззрение на
историю, но, не опровергнув их, нельзя было, казалось, продолжать изучать исторические
события, как произведение свободной воли людей.
Неточные совпадения
После всего этого
события было и неловко, — тем более, что о нем множество ходило в городе самых неблагоприятных
историй.
Самгин ушел, удовлетворенный ее равнодушием к
истории с кружком Пермякова. Эти маленькие волнения ненадолго и неглубоко волновали его; поток, в котором он плыл, становился все уже, но — спокойнее,
события принимали все более однообразный характер, действительность устала поражать неожиданностями, становилась менее трагичной, туземная жизнь текла так ровно, как будто ничто и никогда не возмущало ее.
«Оффенбах был действительно остроумен, превратив предисловие к «Илиаде» в комедию. Следовало бы обработать в серию легких комедий все наиболее крупные
события истории культуры, чтоб люди перестали относиться к своему прошлому подобострастно — как к его превосходительству…»
Мысль о переезде тревожила его несколько более. Это было свежее, позднейшее несчастье; но в успокоительном духе Обломова и для этого факта наступала уже
история. Хотя он смутно и предвидел неизбежность переезда, тем более, что тут вмешался Тарантьев, но он мысленно отдалял это тревожное
событие своей жизни хоть на неделю, и вот уже выиграна целая неделя спокойствия!
Красота, исполненная ума, — необычайная сила, она движет миром, она делает
историю, строит судьбы; она, явно или тайно, присутствует в каждом
событии.