Наполеон приказал собрать войска и итти на войну. Представление это до такой степени нам привычно, до такой степени мы сжились с этим взглядом, что вопрос о том, почему 600 тысяч человек
идут на войну, когда Наполеон сказал такие-то слова, кажется нам бессмысленным. Он имел власть, и потому было исполнено то, чтó он велел.
Неточные совпадения
— Vous savez, mon mari m’abandonne, — продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, — il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня.
Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая
война,] — сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
В кабинете, полном дыма,
шел разговор о
войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел
на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то
на один бок, то
на другой, с видимым удовольствием смотрел
на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
— Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!.. Отец
на одре лежит, а он забавляется, квартального
на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы
на войну шел.
[Русские вели себя доблестно, и вещь — редкая
на войне, две массы пехоты
шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения»].
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно
идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом
на завтра приезде государя ― всё это с новою силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала
войны.
— Ежели бы не было великодушничанья
на войне, то мы
шли бы только тогда, когда стòит того итти
на верную смерть, как теперь.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая
война не может улучшить положение и увеличить
славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень
славы,
на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
Кутузов не понимал того, чтó значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена
на высшую степень своей
славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной
войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
— И будете вы платить мне дани многие, — продолжал князь, — у кого овца ярку принесет, овцу на меня отпиши, а ярку себе оставь; у кого грош случится, тот разломи его начетверо: одну часть мне отдай, другую мне же, третью опять мне, а четвертую себе оставь. Когда же
пойду на войну — и вы идите! А до прочего вам ни до чего дела нет!
Я наконец перестал плакать, но ожесточился духом и говорил, что я не виноват; что если они сделали это нарочно, то все равно, и что их надобно за то наказать, разжаловать в солдаты и
послать на войну, и что они должны просить у меня прощенья.
Но другой вопрос, о том, имеют ли право отказаться от военной службы лица, не отказывающиеся от выгод, даваемых насилием правительства, автор разбирает подробно и приходит к заключению, что христианин, следующий закону Христа, если он не
идет на войну, не может точно так же принимать участия ни в каких правительственных распоряжениях: ни в судах, ни в выборах, — не может точно так же и в личных делах прибегать к власти, полиции или суду.
Неточные совпадения
Представь себе, что ты бы
шел по улице и увидал бы, что пьяные бьют женщину или ребенка; я думаю, ты не стал бы спрашивать, объявлена или не объявлена
война этому человеку, а ты бы бросился
на него защитил бы обижаемого.
Глядишь — и площадь запестрела. // Всё оживилось; здесь и там // Бегут за делом и без дела, // Однако больше по делам. // Дитя расчета и отваги, //
Идет купец взглянуть
на флаги, // Проведать,
шлют ли небеса // Ему знакомы паруса. // Какие новые товары // Вступили нынче в карантин? // Пришли ли бочки жданных вин? // И что чума? и где пожары? // И нет ли голода,
войны // Или подобной новизны?
— Как не можно? Как же ты говоришь: не имеем права? Вот у меня два сына, оба молодые люди. Еще ни разу ни тот, ни другой не был
на войне, а ты говоришь — не имеем права; а ты говоришь — не нужно
идти запорожцам.
— Заместо того, чтоб нас, дураков, учить, —
шел бы
на войну, под пули, уговаривать, чтоб не дрались…
— Вот Дудорову ногу отрезали «церкви и отечеству
на славу», как ребятенки в школе поют. Вот снова начали мужикам головы, руки, ноги отрывать, а — для чего? Для чьей пользы
войну затеяли? Для тебя, для Дудорова?