Неточные совпадения
— Я бы спросил, — сказал виконт, — как monsieur объясняет 18 брюмера? Разве это не обман? C’est un escamotage, qui ne ressemble nullement à la manière d’agir d’un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ
действий великого
человека.]
В начале
действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить
людей, что потом кто-то закричал: «конница», и наши стали стрелять.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый
человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав
действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Каждый
человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое-то
действие; но как скоро он сделает его, так
действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и
действие его, совпадая во времени с миллионами
действий других
людей, получает историческое значение. Чем выше стоит
человек на общественной лестнице, чем с бо̀льшими
людьми он связан, тем больше власти он имеет на других
людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
Хотя этим образом
действий не достигалась ни та ни другая цель, но
людям этой партии казалось так лучше.
Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать
действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что
человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно-победоносное имя.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих
людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий с длинными ногами, рябой
человек, как будто для того, чтобы посмотреть на
действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать
действия одного
человека, царя, полководца, как сумму произволов
людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает всё меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого-нибудь явления и допущение того, что произволы всех
людей выражаются в
действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
— Как же связал одного такого-то! — крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него
людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто
действие это имело какое-то таинственно-угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда всё население, как один
человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным
действием всю силу своего народного чувства: тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленною.
Но стòит только вникнуть в сущность каждого исторического события, т. е. в деятельность всей массы
людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит
действиями масс, но сама постоянно руководима.
В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла
людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу,
действие которой он видел во время казни.
Естественно, что для
человека, не понимающего хода машины, при виде ее
действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней.
Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая, передаточная шестерня, которая не слышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть
действие разрозненных
людей против
людей жмущихся в кучу.
Действия эти состоят в том, что, вместо того, чтобы становиться толпой против толпы,
люди расходятся врозь, нападают по одиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай.
Казалось бы в этой-то кампании бегства французов, когда они делали всё то, чтò только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, — казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим
действия масс воле одного
человека, описывать это отступление в их смысле.
В-четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов, —
людей, плен которых в высшей степени затруднил бы
действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделить дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и уже забранные пленные мерли с голода.
Кутузов же, тот
человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним
действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный в истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, — Кутузов представляется им чем-то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12-м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
Он чувствовал, что над каждым его словом,
действием, теперь есть судья, суд которого дороже ему суда всех
людей в мире.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного
действия.
— Ну, и всё гибнет. В судах воровство, в армии одна палка: шагистика, поселения, — мучат народ; просвещение душат. Чтò молодо, честно, то губят! Все видят, что это не может так итти. Всё слишком натянуто и непременно лопнет, — говорил Пьер (как всегда, вглядевшись в
действия какого бы то ни было правительства, говорят
люди с тех пор, как существует правительство). — Я одно говорил им в Петербурге.
С одной стороны, рассуждение показывает, что выражение воли
человека — его словà суть только часть общей деятельности, выражающейся в событии, как, например, в войне или революции; и потому без признания непонятной, сверхъестественной силы — чуда, нельзя допустить, чтобы словà могли быть непосредственною причиной движения миллионов; с другой стороны, если даже допустить, что словà могут быть причиной события, то история показывает, что выражения воли исторических лиц во многих случаях не производят никакого
действия, т. е., что приказания их часто не только не исполняются, но что иногда происходит даже совершенно обратное тому, что ими приказано.
Для общей деятельности,
люди складываются всегда в известные соединения, в которых, несмотря на различие цели, поставленной для совокупного
действия, отношение между
людьми, участвующими в
действии, всегда бывает одинаковое.
Складываясь в эти соединения,
люди всегда становятся между собой в такое отношение, что наибольшее количество
людей принимают наибольшее прямое участие и наименьшее количество
людей — наименьшее прямое участие в том совокупном
действии, для которого они складываются.
Из всех тех соединений, в которые складываются
люди для совершения совокупных
действий, одна из самых резких и определенных есть войско.
Итак, не разделяя искусственно всех сливающихся точек конуса, — всех чинов армии, или званий и положений какого бы то ни было управления, или общего дела, от низших до высших, мы видим закон, по которому
люди для совершения совокупных
действий слагаются всегда между собой в таком отношении, что чем непосредственнее они участвуют в совершении
действия, тем менее они могут приказывать и тем их большее число; и чем меньше то прямое участие, которое они принимают в самом
действии, тем они больше приказывают и тем число их меньше; пока не дойдем таким образом, восходя от низших слоев, до одного последнего
человека, принимающего наименьшее прямое участие в событии и более всех направляющего свою деятельность на приказывание.
Когда совершается какое-нибудь событие,
люди выражают свои мнения, желания о событии, и так как событие вытекает из совокупного
действия многих
людей, то одно из выраженных мнений или желаний непременно исполняется, хотя приблизительно. Когда одно из выраженных мнений исполнено, мнение это связывается в нашем уме с событием, как предшествовавшее ему приказание.
Точно то же делают сборища
людей, предоставляя тем, которые не участвуют в
действии, придумывать соображения, оправдания и предположения об их совокупной деятельности.
Говоря о простейших
действиях тепла, электричества или атомов, мы не можем сказать, почему происходят эти
действия, и говорим, что такова природа этих явлений, что это их закон. То же самое относится и до исторических явлений. Почему происходит война или революция? мы не знаем; мы знаем только, что для совершения того или другого
действия,
люди складываются в известное соединение и участвуют все; и мы говорим, что такова природа
людей, что это закон.
Ряд опытов и рассуждений показывает каждому
человеку, что он как предмет наблюдения подлежит известным законам, и
человек подчиняется им и никогда не борется с раз узнанным им законом тяготения или непроницаемости. Но тот же ряд опытов и рассуждений показывает ему, что полная свобода, которую он сознает в себе — невозможна, что всякое
действие его зависит от его организации, от его характера и действующих на него мотивов; но
человек никогда не подчиняется выводам этих опытов и рассуждений.
Сколько бы раз опыт и рассуждение ни показывали
человеку, что в тех же условиях, с тем же характером он сделает то же самое, что и прежде, он, в тысячный раз приступая в тех же условиях, с тем же характером к
действию, всегда кончавшемуся одинаково, несомненно чувствует себя столь же уверенным в том, что он может поступать, как он захочет, как и до опыта.
Если мы рассматриваем
человека одного, без отношения его ко всему окружающему, то каждое
действие его представляется нам свободным.
Это есть то основание, вследствие которого
действия наши и других
людей представляются нам, с одной стороны, тем более свободными и менее подлежащими необходимости, чем более известны нам те выведенные из наблюдения физиологические, психологические и исторические законы, которым подлежит
человек, и чем вернее усмотрена нами физиологическая, психологическая или историческая причина
действия; с другой стороны, чем проще самое наблюдаемое
действие и чем несложнее характером и умом тот
человек,
действие которого мы рассматриваем.
Если же и самый
человек,
действие которого мы рассматриваем, стоит на самой низкой степени развития ума, как ребенок, сумасшедший, дурачек, то мы, зная причины
действия и несложность характера и ума, уже видим столь большую долю необходимости и столь малую свободы, что как скоро нам известна причина, долженствующая произвести
действие, мы можем предсказать поступок.
Если же мы рассматриваем
человека в наименьшей зависимости от внешних условий; если
действие его совершено в ближайший момент к настоящему, и причины его
действия нам недоступны, то мы получим представление о наименьшей необходимости и наибольшей свободе.