Неточные совпадения
— Да ты пойми, что мы, или
офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacrés et l’armée de nos alliés détruite, et vous trouvez là le mot pour rire, — сказал, он, как будто этою
французскою фразой закрепляя свое мнение.
Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают
офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем
французский батальон незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tête de pont.
— Глянь-ка, глянь, — говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера-солдата, который с
офицером подошел к цепи и что-то часто и горячо говорил с
французским гренадером. — Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз-то за ним не поспевает. Ну-ка ты, Сидоров!
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова
французской колонны, с
офицерами впереди, показалась из-под горы.
— Ваше превосходительство, вот два трофея, — сказал Долохов, указывая на
французскую шпагу и сумку. — Мною взят в плен
офицер. Я остановил роту. — Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. — Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
Проходившие назад солдаты и
офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого
французского эскадрона.
— Вот еще одного ведут! — сказал один из
офицеров, указывая на
французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав
французский язык, он быстро заговорил с
офицерами, обращаясь то к тому, то к другому.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, — были слова
французского конвойного
офицера, который поспешно говорил...
24-го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько
офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической
французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
— Ты слышал отзыв? — сказал гвардейский
офицер другому. Третьего дня было Napoléon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из
французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Французский гусарский унтер-офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда
офицера из деревни. Русские казаки и трубач и
французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо только что с постели, выехал из деревни на красивой, сытой, серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На
офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого
французского генерала, которого окружили
офицеры.
Все генералы,
офицеры, солдаты
французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
На лицах
французских, генерала,
офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные
французские солдаты с
офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом вдоль стен к Знаменке.
Через десять минут после вступления каждого
французского полка в какой-нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и
офицера.
Забывший свое намерение не открывать своего знания
французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к
офицеру и по-французски заговорил с ним.
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого
офицера было столько добродушия и благородства (во
французском смыcле), что Пьер, отвечая бессознательною улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
В числе мужчин был один пленный итальянец —
офицер французской армии и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его — русского героя.
На всех лицах русских, на лицах
французских солдат,
офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто же это делает наконец? Они все страдают, так же, как и я. Кто же? Кто же?» на секунду блеснуло в душе Пьера.
Немного сзади, на худой, тонкой, киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой
офицер в синей,
французской шинели.
— Вот говорили всё, что опасно, опасно, — сказал
офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. — Впрочем мы с Комаровым — он указал на казака — приготовились. У нас по два писто… А это чтò ж? — спросил он, увидав
французского барабанщика, — пленный? Вы уже в сраженьи были? Можно с ним поговорить?
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с
офицером с длинною шеей.
Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая
французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал
офицеров о том, в какой степени дорога впереди их безопасна от казаков.
Неточные совпадения
— Скляночку-то Тагильский подарил. Наврали газеты, что он застрелился, с месяц тому назад братишка Хотяинцева,
офицер, рассказывал, что случайно погиб на фронте где-то. Интересный он был. Подсчитал, сколько стоит аппарат нашего самодержавия и
французской республики, — оказалось: разница-то невелика, в этом деле франк от рубля не на много отстал. На республике не сэкономишь.
Офицер с аксельбантом, который привел меня, обратился ко мне на
французском языке, говоря, что он désolé d'être dans la necessité [огорчен необходимостью (фр.).] шарить в моих карманах, но что военная служба, обязанность, повиновение…
Едва я успел в аудитории пять или шесть раз в лицах представить студентам суд и расправу университетского сената, как вдруг в начале лекции явился инспектор, русской службы майор и
французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом в руке — меня взять и свести в карцер. Часть студентов пошла провожать, на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы проходили, все махали фуражками, руками; университетские солдаты двигали их назад, студенты не шли.
Какою страшною казнию нужно бы казнить каждого венгерского и славянского
офицера или солдата за каждый выстрел, сделанный им по
французским и сардинским полкам!
— Н-ничего! Н-н-ничего! Как есть ничего! — спохватился и заторопился поскорее чиновник, — н-никакими то есть деньгами Лихачев доехать не мог! Нет, это не то, что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером в Большом али во
Французском театре в своей собственной ложе сидит.
Офицеры там мало ли что промеж себя говорят, а и те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это есть та самая Настасья Филипповна», да и только, а насчет дальнейшего — ничего! Потому что и нет ничего.