Издатель Русского Вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель!» послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он
видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
Неточные совпадения
— Ты обращаешься со мной, как с больною или с
ребенком. Я всё
вижу. Разве ты такой был полгода назад?
— Вот
видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, — продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, — в такие минуты, как теперь, обо всем надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих
детей, ты это знаешь.
Надо было
видеть состояние, в котором находились матери, жены и
дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других!
— Ты
видишь ли, друг, — сказал он. — Мы спим, пока не любим. Мы
дети праха… а полюбим — и ты Бог, ты чист, как в первый день созданья… Это еще кто? Гони его к чорту. Некогда! — крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
Ребенок свой, такой, какого она
видела вчера у дочери кормилицы, — представлялся ей у своей собственной груди.
— Мой друг, — послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что
ребенок умер. Всё, что́ он
видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
— Charmée de vous voir. Je suis très contente de vous voir, [ — Очень рада вас
видеть. Очень рада.] — сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его
ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его с женою, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане, караульные другого дня уже не
видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении
ребенка, а
видели только 17-го из содержащихся зачем-то, по приказанию высшего начальства, взятых русских.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите,
увидите. Всё маневры, всё наступления!» думал он. «К чему? Всё отличиться. Точно что-то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно
дети, от которых не добьешся толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело».
— Мари, это такая прелесть! — сказала она. — Как она умеет понимать
детей. Она как будто только душу их
видит. Вчера, например, Митинька стал капризничать…
Если же и самый человек, действие которого мы рассматриваем, стоит на самой низкой степени развития ума, как
ребенок, сумасшедший, дурачек, то мы, зная причины действия и несложность характера и ума, уже
видим столь большую долю необходимости и столь малую свободы, что как скоро нам известна причина, долженствующая произвести действие, мы можем предсказать поступок.
Неточные совпадения
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И
видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше? Домом правлю я, // Ращу
детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж взяли одного!
«А что? ему, чай, холодно, — // Сказал сурово Провушка, — // В железном-то тазу?» // И в руки взять ребеночка // Хотел.
Дитя заплакало. // А мать кричит: — Не тронь его! // Не
видишь? Он катается! // Ну, ну! пошел! Колясочка // Ведь это у него!..
Она, недостойная иметь
детей, уклоняется их ласки,
видя в них или причины беспокойств своих, или упрек своего развращения.
Если бы малому
ребенку или его кухарке также открылось то, что он
видел, то и она сумела бы вылущить то, что она
видит.
— Я не высказываю своего мнения о том и другом образовании, — с улыбкой снисхождения, как к
ребенку, сказал Сергей Иванович, подставляя свой стакан, — я только говорю, что обе стороны имеют сильные доводы, — продолжал он, обращаясь к Алексею Александровичу. — Я классик по образованию, но в споре этом я лично не могу найти своего места. Я не
вижу ясных доводов, почему классическим наукам дано преимущество пред реальными.