Правда, всё в темном, в мрачном свете представлялось князю Андрею — особенно после того, как оставили Смоленск (который по его понятиям можно и должно было защищать) 6-го августа, и после того, как отец больной должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от
общих вопросов, предмете — о своем полку.
Неточные совпадения
Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая
вопрос о войне с Австриею и невольно с
общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их.
Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в
вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о
вопросах не личных, а
общих,
вопросах жизни и смерти.
Бенигсен открыл совет
вопросом: «оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и
общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенною рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя
общее внимание. На него-то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех
вопросов.
Напрасно подумали бы, что это есть насмешка, — каррикатура исторических описаний. Напротив, это есть самое мягкое выражение тех противоречивых и не отвечающих на
вопросы ответов, которые дает вся история, от составителей мемуаров и историй отдельных государств до
общих историй и нового рода историй культуры того времени.
Но допустив даже, что справедливы все хитросплетенные рассуждения, которыми наполнены эти истории; допустив, что народы управляются какою-то неопределимою силой, называемою идеей, — существенный
вопрос истории всё-таки или остается без ответа, или к прежней власти монархов и к вводимому
общими историками влиянию советчиков и других лиц присоединяется еще новая сила идеи, связь которой с массами требует объяснения.
Так же как золото тогда только золото, когда оно может быть употреблено не для одной мены, а и для дела, так же и
общие историки только тогда будут золотом, когда они будут в силах ответить на существенный
вопрос истории: чтò такое власть?
Общие историки отвечают на этот
вопрос противоречиво, а историки культуры вовсе отстраняют его, отвечая на что-то совсем другое.
И как жетоны, похожие на золото, могут быть употребляемы только между людьми, согласившимися признавать их за золото, и между теми, которые не знают свойства золота, так и
общие историки и историки культуры, не отвечая на существенные
вопросы человечества, служат для каких-то своих целей, ходячею монетою университетам и толпе читателей — охотников до серьезных книжек, как они это называют.
Вопрос состоит в том, что, глядя на человека, как на предмет наблюдения с какой бы то ни было точки зрения, — богословской, исторической, этической, философской — мы находим
общий закон необходимости, которому он подлежит так же, как и всё существующее. Глядя же на него из себя, как на то, чтò мы сознаем, мы чувствуем себя свободными.
Действия людей подлежат
общим, неизменным законам, выражаемым статистикой. В чем же состоит ответственность человека перед обществом, понятие о которой вытекает из сознания свободы? вот
вопрос права.
Человек, в связи с
общею жизнью человечества, представляется подчиненным законам, определяющим эту жизнь. Но тот же человек, независимо от этой связи, представляется свободным. Как должна быть рассматриваема прошедшая жизнь народов и человечества, — как произведение свободной или несвободной деятельности людей? вот
вопрос истории.
Ибо то, что с точки зрения наблюдения, разум и воля суть только отделения (sécrétion) мозга, и то, что человек, следуя
общему закону, мог развиться из низших животных в неизвестный период времени, уясняет только с новой стороны тысячелетия тому назад признанную всеми религиями и философскими теориями, истину о том, что с точки зрения разума человек подлежит законам необходимости, но ни на волос не подвигает разрешение
вопроса, имеющего другую, противоположную сторону, основанную на сознании свободы.
Когда Ньютон высказал закон тяготения, он не сказал, что солнце или земля имеет свойство притягивать; он сказал, что всякое тело, от крупнейшего до малейшего, имеет свойство как бы притягивать одно другое, т. е., оставив в стороне
вопрос о причине движения тел, он выразил свойство,
общее всем телам, от бесконечно-великих до бесконечно-малых.
Смех, которым ответил адвокат на замечание Нехлюдова о том, что суд не имеет значения, если судейские могут по своему произволу применять или не применять закон, и интонация, с которой он произнес слова: «философия» и «
общие вопросы», показали Нехлюдову, как совершенно различно он и адвокат и, вероятно, и друзья адвоката смотрят на вещи, и как, несмотря на всё свое теперешнее удаление от прежних своих приятелей, как Шенбок, Нехлюдов еще гораздо дальше чувствует себя от адвоката и людей его круга.
— Видите, какая я хорошая ученица. Теперь этот частный вопрос о поступках, имеющих житейскую важность, кончен. Но в
общем вопросе остаются затруднения. Ваша книга говорит: человек действует по необходимости. Но ведь есть случаи, когда кажется, что от моего произвола зависит поступить так или иначе. Например: я играю и перевертываю страницы нот; я перевертываю их иногда левою рукою, иногда правою. Положим, теперь я перевернула правою: разве я не могла перевернуть левою? не зависит ли это от моего произвола?
Неточные совпадения
Это дело не мое личное, а тут
вопрос об
общем благе.
Вошел секретарь, с фамильярною почтительностью и некоторым,
общим всем секретарям, скромным сознанием своего превосходства пред начальником в знании дел, подошел с бумагами к Облонскому и стал, под видом
вопроса, объяснять какое-то затруднение. Степан Аркадьич, не дослушав, положил ласково свою руку на рукав секретаря.
— Нельзя согласиться даже с тем, — сказал он, — чтобы правительство имело эту цель. Правительство, очевидно, руководствуется
общими соображениями, оставаясь индифферентным к влияниям, которые могут иметь принимаемые меры. Например,
вопрос женского образования должен бы был считаться зловредным, но правительство открывает женские курсы и университеты.
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства в государстве все эти явления наступают, только когда на земледелие положен уже значительный труд, когда оно стало в правильные, по крайней мере, в определенные условия; что богатство страны должно расти равномерно и в особенности так, чтобы другие отрасли богатства не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны быть соответствующие ему и пути сообщения, и что при нашем неправильном пользовании землей железные дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью, были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа в животном помешало бы его
общему развитию, так для
общего развития богатства в России кредит, пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые в Европе, где они своевременны, у нас только сделали вред, отстранив главный очередной
вопрос устройства земледелия.
В этом предположении утвердило Левина еще и то замечание, что брат его нисколько не больше принимал к сердцу
вопросы об
общем благе и о бессмертии души, чем о шахматной партии или об остроумном устройстве новой машины.