Неточные совпадения
24-го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове,
земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил,
никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24-го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал
к Можайску.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко
к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины
земли сыпались на всё тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул, на Пьера, чтоб он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и
никто не отгонял его.
Пьер вернулся, но не
к костру,
к товарищам, а
к отпряженной повозке, у которой
никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную
землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа.
Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно-одинокий смех.
Неточные совпадения
Но не слышал
никто из них, какие «наши» вошли в город, что привезли с собою и каких связали запорожцев. Полный не на
земле вкушаемых чувств, Андрий поцеловал в сии благовонные уста, прильнувшие
к щеке его, и небезответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и в сем обоюднослиянном поцелуе ощутилось то, что один только раз в жизни дается чувствовать человеку.
Но каким образом умудрился вор украсть ночью, из запертой конюшни, Малек-Аделя? Малек-Аделя, который и днем
никого чужого
к себе не подпускал, — украсть его без шума, без стука? И как растолковать, что ни одна дворняжка не пролаяла? Правда, их было всего две, два молодых щенка, и те от холоду и голоду в
землю зарывались — но все-таки!
К сумеркам мы дошли до водораздела. Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались в отдыхе. Целый день они шли без корма и без привалов. Поблизости бивака нигде травы не было. Кони так устали, что, когда с них сняли вьюки, они легли на
землю.
Никто не узнал бы в них тех откормленных и крепких лошадей, с которыми мы вышли со станции Шмаковка. Теперь это были исхудалые животные, измученные бескормицей и гнусом.
«Куда могла она пойти, что она с собою сделала?» — восклицал я в тоске бессильного отчаяния… Что-то белое мелькнуло вдруг на самом берегу реки. Я знал это место; там, над могилой человека, утонувшего лет семьдесят тому назад, стоял до половины вросший в
землю каменный крест с старинной надписью. Сердце во мне замерло… Я подбежал
к кресту: белая фигура исчезла. Я крикнул: «Ася!» Дикий голос мой испугал меня самого — но
никто не отозвался…
Никто не знает,
никто не видел и не увидит никогда, как, призванное
к жизни и расцветанию, наливается и зреет зерно в лоне
земли.