— Эге-е! — насмешливо раздалось из сумрака, люди заворчали, зашевелились. Лидия привстала, взмахнув рукою с ключом, чернобородый Захарий пошел на голос и зашипел; тут Самгину показалось, что
Марина улыбается. Но осторожный шумок потонул в быстром потоке крикливой и уже почти истерической речи Таисьи.
Он надивиться не мог и дал себе слово глубже вникнуть в источник этого характера. И
Марина улыбалась ему в художественном очерке. Он видел в ней не просто распущенную дворовую женщину вроде горьких, безнадежных пьяниц между мужчинами, а бескорыстную жрицу культа, «матерь наслаждений»…
Ее предложение не удивило и не обрадовало Самгина, но смутило его как неожиданность, смысл которой — непонятен. Он видел, что глаза
Марины улыбаются необычно, как будто она против воли своей сказала что-то непродуманное, рискованное и, недовольная собою, сердится.
Неточные совпадения
— Входи, входи, — предложила
Марина,
улыбаясь. — Это — Григорий Михайлович Попов.
Наискось от него, впереди сидел бывший поверенный
Марины и, утешительно
улыбаясь, шептал что-то своему соседу — толстому, бородатому, с жирной шеей.
Заботы
Марины, заставляя Нехаеву смущенно
улыбаться, трогали ее, это Клим видел по благодарному блеску глаз худенькой и жалкой девицы. Прозрачной рукой Нехаева гладила румяную щеку подруги, и на бледной коже тыла ее ладони жилки, налитые кровью, исчезали.
Слева от Самгина одиноко сидел, читая письма, солидный человек с остатками курчавых волос на блестящем черепе, с добродушным, мягким лицом; подняв глаза от листка бумаги, он взглянул на
Марину,
улыбнулся и пошевелил губами, черные глаза его неподвижно остановились на лице
Марины.
Улыбаясь, облизнув губы,
Марина посмотрела в темный угол.