Неточные совпадения
Целовальник в дверях дрался с
кузнецом, и в то время как выходили фабричные,
кузнец оторвался от целовальника и упал
лицом на мостовую.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в
лицо рвавшегося в дверь
кузнеца и дико закричал...
В это время первый
кузнец поднялся с земли, и расцарапывая кровь на разбитом
лице, закричал плачущим голосом...
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную, светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим
лицом, размахивая рукой, говорил что-то. Окровавленный
кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
Неточные совпадения
— Дурак! когда захочу продать, так продам. Еще пустился в рассужденья! Вот посмотрю я: если ты мне не приведешь сейчас
кузнецов да в два часа не будет все готово, так я тебе такую дам потасовку… сам на себе
лица не увидишь! Пошел! ступай!
— Это — Кубасов, печник, он тут у них во всем — первый.
Кузнецы, печники, плотники — они, все едино, как фабричные, им — плевать на законы, — вздохнув, сказал мужик, точно жалея законы. — Происшествия эта задержит вас, господин, — прибавил он, переступая с ноги на ногу, и на жидком
лице его появилась угрюмая озабоченность, все оно как-то оплыло вниз, к тряпичной шее.
Это, конечно, только о мужчинах: у женщин ведь и не бывает сильного ума, по — нынешнему, — им, видите ли, природа отказала в этом, как отказала
кузнецам в нежном цвете
лица, портным — в стройности стана, сапожникам — в тонком обонянии, — это все природа.
— Правда ли, что твоя мать ведьма? — произнесла Оксана и засмеялась; и
кузнец почувствовал, что внутри его все засмеялось. Смех этот как будто разом отозвался в сердце и в тихо встрепенувших жилах, и со всем тем досада запала в его душу, что он не во власти расцеловать так приятно засмеявшееся
лицо.
Трудно рассказать, что выражало смугловатое
лицо чудной девушки: и суровость в нем была видна, и сквозь суровость какая-то издевка над смутившимся
кузнецом, и едва заметная краска досады тонко разливалась по
лицу; и все это так смешалось и так было неизобразимо хорошо, что расцеловать ее миллион раз — вот все, что можно было сделать тогда наилучшего.