Неточные совпадения
— Что́ вам сто́ит сказать слово
государю, и он прямо будет переведен в гвардию, — просила она.
Ростов,
стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал
государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, — чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Ростов
стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал
государя и следил за его приближением. Когда
государь приблизился на расстояние 20-ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё — всякая черта, всякое движение — казалось ему прелестно в
государе.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он
стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к
государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
В апреле месяце войска оживились известием о приезде
государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр, который делал
государь в Бартенштейне: павлоградцы
стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
У дома этого
стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду
государя.
На площади, куда поехал
государь,
стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В зале
стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая
государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
Наконец
государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда-то посторониться, хотя они
стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно-мерные звуки вальса.
— Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, — сказал граф Растопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. — Удивляешься только долготерпению или ослеплению
государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш
государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… — Граф Растопчин замолчал, чувствуя, что он
стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
Следовательно
стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку, или Наполеону написать к Александру: Monsieur, mon frère, je consens à rendre le duché au duc d'Oldenbourg [
Государь, брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] и войны бы не было.
Государь не танцовал; он
стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
Барклай-де-Толли
стоял в 4-х верстах от
государя.
Сначала весело
стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры
государя и других высших командиров.
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю бледного и не дышащего к царь-пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые
стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, тех, кто раздавил его.
— Который? Который? — плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из-за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на нем весь свой восторг, хотя это был не
государь, закричал «ура!» неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни
стоило, он будет военным.
Толпа побежала за
государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой, и вместе с уменьшившеюся, но еще довольно большою толпой
стоял перед дворцом, во время обеда
государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего-то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу — к обеду
государя, и камер-лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
Был прочтен манифест
государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где
стоять предводителям, в то время как войдет
государь, когда дать бал
государю, разделиться ли по уездам или всею губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
По широкому ходу, между стеной дворян,
государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер
стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи
государя. Он понял только по тому, чтò он слышал, что
государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство.
Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
Барклай
стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг
государю, отсылает поляков генерал-адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
Выехав с своею свитой — графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7-го декабря из Петербурга,
государь 11-го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к зàмку. У зàмка, несмотря на сильный мороз,
стояло человек сто генералов и штабных офицеров, в полной парадной форме, и почетный караул Семеновского полка.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь
стояла Россия. Он старался доказать
государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
Для избежания столкновений со стариком, сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из-под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он
стоял, и перенести ее к самому
государю.
Неточные совпадения
Вот этот вельможа и слушает: говорят, пятнадцать тысяч будет
стоить, не меньше, и серебром-с (потому что ассигнации это при покойном
государе только обратили на серебро).
Наконец
государю не понравилось, и действительно: целая гора,
стоит гора на улице, портит улицу: «Чтоб не было камня!» Ну, сказал, чтоб не было, — понимаете, что значит «чтоб не было»?
Проходили два мужика, заглянули, похвалили; проходил чиновник, заглянул, не похвалил, но сладко улыбнулся; проезжали экипажи, — из них не заглядывали: не было видно, что лежит в канаве;
постоял Лопухов, опять взял некоего, не в охапку, а за руку, поднял, вывел на шоссе, и говорит: «Ах, милостивый
государь, как это вы изволили оступиться?
«Ребята, вязать!» — закричал тот же голос, — и толпа стала напирать… «
Стойте, — крикнул Дубровский. — Дураки! что вы это? вы губите и себя и меня. Ступайте по дворам и оставьте меня в покое. Не бойтесь,
государь милостив, я буду просить его. Он нас не обидит. Мы все его дети. А как ему за вас будет заступиться, если вы станете бунтовать и разбойничать».
Государь спросил,
стоя у окна: «Что это там на церкви…. на кресте, черное?» — «Я не могу разглядеть, — заметил Ростопчин, — это надобно спросить у Бориса Ивановича, у него чудесные глаза, он видит отсюда, что делается в Сибири».