Неточные совпадения
— Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son âme… Ah! c’est terrible, les devoirs d’un chrétien… [Подумайте,
дело идет о спасении его
души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
— Не в том
дело, моя
душа.
Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего
дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую
душу сцену.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с
души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое
дело.
Казалось, все силы
души его были направлены на то, чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это
дело хорошо, он был счастлив.
Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем
дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в
душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения.
На следующий
день государь остановился в Вишау. Лейб-медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную
душу государя видом раненых и убитых.
— Ну, Денисов другое
дело, — отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, — надо понимать, какая
душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом
деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в
душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим
делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия.
«И
дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему-то ожидая и боясь, что она скажет что-нибудь про него. — «И опять она! И как нарочно!» — думал он. В
душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противуречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
— Нет, моя
душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми, но не знал, как поправить это). — Нет, я прошу тебя заняться
делами, я стар, я…
Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими
делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет
душа в
душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из-за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
— Eh, mon cher général, — опять перебил его Мюрат, — je désire de tout mon coeur que les Empereurs s’arrangent entre eux, et que la guerre commencée malgré moi se termine le plus tôt possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей
души, чтоб императоры покончили
дело между собой и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее,] — сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми друзьями, несмотря на ссору между господами.
При приближении опасности, всегда два голоса одинаково сильно говорят в
душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть всё и спастись от общего хода
дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор, пока оно не наступило, и думать о приятном.
В один
день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому была подведена. Немолодой, обворожительный француз положил ей на голову руки и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что-то в роде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в
душу. Ей объяснили, что это была la grâce. [благодать.]
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей
души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот
день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и всё то, что̀ он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за
дело; но
душа ее не лежала к этому
делу; а она не могла и не умела делать что-нибудь не от всей
души, не изо всех своих сил.
И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое
дело, те люди, которые били,
душили и рвали Верещагина, не могли убить его; толпа давила их со всех сторон, колыхалась с ними в середине, как одна масса, из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел облокотившись на руки над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних
дней, в особенности Бородинского сражения и того непреодолимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в
душе под названием: они.
Девять
дней после оставления Москвы, в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по-русски, но quoique étranger, Russe de coeur et d’âme, [впрочем хотя иностранец, но русский в глубине
души,] как он сам говорил про себя.
Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то
дело, для которого все собраны, и любопытство о том, чтò делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в
душе каждого человека до тех пор пока французы были в Москве, и — главное — неясное, но возникшее в
душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь, и преимущество находится на нашей стороне.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность, и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На всё
дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем-то другим. В
душе его было глубокое, не высказанное убеждение, что всё будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое
дело. И это свое
дело он делал, отдавая ему все свои силы.
На другой
день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние
дни; но в этот
день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его
душу радостью.