Неточные совпадения
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни
с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых
красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея
с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
— Я? я недавно, я вчера… нынче то есть… приехал, — отвечал Левин, не вдруг от волнения поняв ее вопрос. — Я хотел к вам ехать, — сказал он и тотчас же, вспомнив,
с каким намерением он искал ее, смутился и
покраснел. — Я не знал, что вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.
Кити чувствовала, как после того, что произошло, любезность отца была тяжела Левину. Она видела также, как холодно отец ее наконец ответил на поклон Вронского и как Вронский
с дружелюбным недоумением посмотрел на ее отца, стараясь понять и не понимая, как и за что можно было быть к нему недружелюбно расположенным, и она
покраснела.
Как ни казенна была эта фраза, Каренина, видимо, от души поверила и порадовалась этому. Она
покраснела, слегка нагнулась, подставила свое лицо губам графини, опять выпрямилась и
с тою же улыбкой, волновавшеюся между губами и глазами, подала руку Вронскому. Он пожал маленькую ему поданную руку и, как чему-то особенному, обрадовался тому энергическому пожатию,
с которым она крепко и смело тряхнула его руку. Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное тело.
— Это Гриша? Боже мой, как он вырос! — сказала Анна и, поцеловав его, не спуская глаз
с Долли, остановилась и
покраснела. — Нет, позволь никуда не ходить.
Бал только что начался, когда Кити
с матерью входила на большую, уставленную цветами и лакеями в пудре и
красных кафтанах, залитую светом лестницу.
Уже пред самым отъездом приехал опоздавший Степан Аркадьич,
с красным, веселым лицом и запахом вина и сигары.
Всё в том же духе озабоченности, в котором она находилась весь этот день, Анна
с удовольствием и отчетливостью устроилась в дорогу; своими маленькими ловкими руками она отперла и заперла
красный мешочек, достала подушечку, положила себе на колени и, аккуратно закутав ноги, спокойно уселась.
Мужик этот
с длинною талией принялся грызть что-то в стене, старушка стала протягивать ноги во всю длину вагона и наполнила его черным облаком; потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом
красный огонь ослепил глаза, и потом всё закрылось стеной.
— Не может быть! — закричал он, отпустив педаль умывальника, которым он обливал свою
красную здоровую шею. — Не может быть! — закричал он при известии о том, что Лора сошлась
с Милеевым и бросила Фертингофа. — И он всё так же глуп и доволен? Ну, а Бузулуков что?
— Звонят. Выходит девушка, они дают письмо и уверяют девушку, что оба так влюблены, что сейчас умрут тут у двери. Девушка в недоумении ведет переговоры. Вдруг является господин
с бакенбардами колбасиками,
красный, как рак, объявляет, что в доме никого не живет, кроме его жены, и выгоняет обоих.
Еще в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал и
краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же
краснел и вздрагивал я, считая всё погибшим, когда получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после того, как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года, я вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня. То же будет и
с этим горем. Пройдет время, и я буду к этому равнодушен».
Сколько он ни говорил себе, что он тут ни в чем не виноват, воспоминание это, наравне
с другими такого же рода стыдными воспоминаниями, заставляло его вздрагивать и
краснеть.
В тумане полились воды, затрещали и сдвинулись льдины, быстрее двинулись мутные, вспенившиеся потоки, и на самую
Красную Горку,
с вечера, разорвался туман, тучи разбежались барашками, прояснело, и открылась настоящая весна.
«Который раз мне делают нынче этот вопрос!» сказал он себе и
покраснел, что
с ним редко бывало. Англичанин внимательно посмотрел на него. И, как будто он знал, куда едет Вронский, прибавил...
— Что
с вами? Вы нездоровы? — сказал он по-французски, подходя к ней. Он хотел подбежать к ней; но, вспомнив, что могли быть посторонние, оглянулся на балконную дверь и
покраснел, как он всякий раз
краснел, чувствуя, что должен бояться и оглядываться.
В то время как скакавшие были призваны в беседку для получения призов и все обратились туда, старший брат Вронского, Александр, полковник
с аксельбантами, невысокий ростом, такой же коренастый, как и Алексей, но более красивый и румяный,
с красным носом и пьяным, открытым лицом, подошел к нему.
— Что
с тобой? Что ты такая
красная? — сказали ей мать и отец в один голос.
— Дарья Александровна, — сказал он,
краснея до корней волос, — я удивляюсь даже, что вы,
с вашею добротой, не чувствуете этого. Как вам просто не жалко меня, когда вы знаете…
Она сначала расправляла его, всовывала вилы, потом упругим и быстрым движением налегала на них всею тяжестью своего тела и тотчас же, перегибая перетянутую
красным кушаком спину, выпрямлялась и, выставляя полную грудь из-под белой занавески,
с ловкою ухваткой перехватывала руками вилы и вскидывала навилину высоко на воз.
Девушка, уже давно прислушивавшаяся у ее двери, вошла сама к ней в комнату. Анна вопросительно взглянула ей в глаза и испуганно
покраснела. Девушка извинилась, что вошла, сказав, что ей показалось, что позвонили. Она принесла платье и записку. Записка была от Бетси. Бетси напоминала ей, что нынче утром к ней съедутся Лиза Меркалова и баронесса Штольц
с своими поклонниками, Калужским и стариком Стремовым, на партию крокета. «Приезжайте хоть посмотреть, как изучение нравов. Я вас жду», кончала она.
— Можете себе представить, мы чуть было не раздавили двух солдат, — тотчас же начала она рассказывать, подмигивая, улыбаясь и назад отдергивая свой хвост, который она сразу слишком перекинула в одну сторону. — Я ехала
с Васькой… Ах, да, вы не знакомы. — И она, назвав его фамилию, представила молодого человека и,
покраснев, звучно засмеялась своей ошибке, то есть тому, что она незнакомой назвала его Васькой.
Он считал Россию погибшею страной, в роде Турции, и правительство России столь дурным, что никогда не позволял себе даже серьезно критиковать действия правительства, и вместе
с тем служил и был образцовым дворянским предводителем и в дорогу всегда надевал
с кокардой и
с красным околышем фуражку.
На углу тротуара в коротком модном пальто,
с короткою модною шляпой на бекрень, сияя улыбкой белых зуб между
красными губами, веселый, молодой, сияющий, стоял Степан Аркадьич, решительно и настоятельно кричавший и требовавший остановки.
Кити смотрела на дверь, сбираясь
с силами, чтобы не
покраснеть при входе Константина Левина.
— У тебя много народа? Кто да кто? — невольно
краснея, спросил Левин, обивая перчаткой снег
с шапки.
Он иногда по получасу молча глядел на спящее шафранно-красное, пушистое и сморщенное личико ребенка и наблюдал за движениями хмурящегося лба и за пухлыми рученками
с подвернутыми пальцами, которые задом ладоней терли глазенки и переносицу.
— Ты
с ума сошел! — вскрикнула она,
покраснев от досады. Но лицо его было так жалко, что она удержала свою досаду и, сбросив платья
с кресла, пересела ближе к нему. — Что ты думаешь? скажи всё.
Весело было пить из плоской чаши теплое
красное вино
с водой, и стало еще веселее, когда священник, откинув ризу и взяв их обе руки в свою, повел их при порывах баса, выводившего «Исаие ликуй», вокруг аналоя.
Если б он знал, что они все для меня как Петр повар, — думала она, глядя
с странным для себя чувством собственности на его затылок и
красную шею.
— Нет. Вы взгляните на него, — сказал старичок, указывая расшитою шляпой на остановившегося в дверях залы
с одним из влиятельных членов Государственного Совета Каренина в придворном мундире
с новою
красною лентою через плечо. — Счастлив и доволен, как медный грош, — прибавил он, останавливаясь, чтобы пожать руку атлетически сложенному красавцу камергеру.
«И как они все сильны и здоровы физически, — подумал Алексей Александрович, глядя на могучего
с расчесанными душистыми бакенбардами камергера и на
красную шею затянутого в мундире князя, мимо которых ему надо было пройти. — Справедливо сказано, что всё в мире есть зло», подумал он, косясь еще раз на икры камергера.
— Приезжайте обедать ко мне, — решительно сказала Анна, как бы рассердившись на себя за свое смущение, но
краснея, как всегда, когда выказывала пред новым человеком свое положение. — Обед здесь не хорош, но, по крайней мере, вы увидитесь
с ним. Алексей изо всех полковых товарищей никого так не любит, как вас.
На счастье Левина, старая княгиня прекратила его страдания тем, что сама встала и посоветовала Кити итти спать. Но и тут не обошлось без нового страдания для Левина. Прощаясь
с хозяйкой, Васенька опять хотел поцеловать ее руку, но Кити,
покраснев,
с наивною грубостью, за которую ей потом выговаривала мать, сказала, отстраняя руку...
— Иди, ничаво! — прокричал
с красным лицом веселый бородатый мужик, осклабляя белые зубы и поднимая зеленоватый, блестящий на солнце штоф.
Прежде чем увидать Степана Аркадьича, он увидал его собаку. Из-под вывороченного корня ольхи выскочил Крак, весь черный от вонючей болотной тины, и
с видом победителя обнюхался
с Лаской. За Краком показалась в тени ольх и статная фигура Степана Аркадьича. Он шел навстречу
красный, распотевший,
с расстегнутым воротом, всё так же прихрамывая.
Усталый, голодный, счастливый, Левин в десятом часу утра, исходив верст тридцать,
с девятнадцатью штуками
красной дичи и одною уткой, которую он привязал за пояс, так как она уже не влезала в ягдташ, вернулся на квартиру. Товарищи его уж давно проснулись и успели проголодаться и позавтракать.
— Поедемте, пожалуйста, и я поеду, — сказала Кити и
покраснела. Она хотела спросить Васеньку из учтивости, поедет ли он, и не спросила. — Ты куда, Костя? — спросила она
с виноватым видом у мужа, когда он решительным шагом проходил мимо нее. Это виноватое выражение подтвердило все его сомнения.
Чернобровая, черноволосая, румяная девочка,
с крепеньким, обтянутым куриною кожей,
красным тельцем, несмотря на суровое выражение,
с которым она посмотрела на новое лицо, очень понравилась Дарье Александровне; она даже позавидовала ее здоровому виду.
— Да, я очень помню нашу встречу, — сказал Левин и, багрово
покраснев, тотчас же отвернулся и заговорил
с братом.
Когда он узнал всё, даже до той подробности, что она только в первую секунду не могла не
покраснеть, но что потом ей было так же просто и легко, как
с первым встречным, Левин совершенно повеселел и сказал, что он очень рад этому и теперь уже не поступит так глупо, как на выборах, а постарается при первой встрече
с Вронским быть как можно дружелюбнее.
Левин поглядел
с портрета на оригинал. Особенный блеск осветил лицо Анны в то время, как она почувствовала на себе его взгляд. Левин
покраснел и, чтобы скрыть свое смущение, хотел спросить, давно ли она видела Дарью Александровну; но в то же время Анна заговорила...
— Ну, я очень рад был, что встретил Вронского. Мне очень легко и просто было
с ним. Понимаешь, теперь я постараюсь никогда не видаться
с ним, но чтоб эта неловкость была кончена, — сказал он и, вспомнив, что он, стараясь никогда не видаться, тотчас же поехал к Анне, он
покраснел. — Вот мы говорим, что народ пьет; не знаю, кто больше пьет, народ или наше сословие; народ хоть в праздник, но…
Он видел и княгиню,
красную, напряженную,
с распустившимися буклями седых волос и в слезах, которые она усиленно глотала, кусая губы, видел и Долли, и доктора, курившего толстые папиросы, и Лизавету Петровну,
с твердым, решительным и успокаивающим лицом, и старого князя, гуляющего по зале
с нахмуренным лицом.
— Болгаринов
с своей стороны совершенно согласен, — сказал Степан Аркадьич
краснея.
Степан Аркадьич
покраснел при упоминании о Болгаринове, потому что он в этот же день утром был у Еврея Болгаринова, и визит этот оставил в нем неприятное воспоминание. Степан Аркадьич твердо знал, что дело, которому он хотел служить, было новое, живое и честное дело; но нынче утром, когда Болгаринов, очевидно, нарочно заставил его два часа дожидаться
с другими просителями в приемной, ему вдруг стало неловко.
Но ему во всё это время было неловко и досадно, он сам не знал отчего: оттого ли, что ничего не выходило из каламбура: «было дело до Жида, и я дожида-лся», или от чего-нибудь другого. Когда же наконец Болгаринов
с чрезвычайною учтивостью принял его, очевидно торжествуя его унижением, и почти отказал ему, Степан Аркадьич поторопился как можно скорее забыть это. И, теперь только вспомнив,
покраснел.
И действительно, он
покраснел от досады и что-то сказал неприятное. Она не помнила, что она ответила ему, но только тут к чему-то он, очевидно
с желанием тоже сделать ей больно, сказал...
— Я вчера сказала, что мне совершенно всё равно, когда я получу и даже получу ли развод, — сказала она
покраснев. — Не было никакой надобности скрывать от меня. «Так он может скрыть и скрывает от меня свою переписку
с женщинами», подумала она.
Неужели это была я,
с красными руками?