Неточные совпадения
— Нет,
я уже не земский деятель.
Я со всеми разбранился и не езжу больше на собрания, — сказал он, обращаясь к Облонскому.
— Если тебе хочется, съезди, но
я не советую, — сказал Сергей Иванович. — То есть, в отношении ко
мне,
я этого не боюсь, он тебя не поссорит
со мной; но для тебя,
я советую тебе лучше не ездить. Помочь нельзя. Впрочем, делай как хочешь.
— Да,
я когда-то
со страстью катался;
мне хотелось дойти до совершенства.
— Вы всё, кажется, делаете
со страстью, — сказала она улыбаясь. —
Мне так хочется посмотреть, как вы катаетесь. Надевайте же коньки, и давайте кататься вместе.
—
Я люблю, когда он с высоты своего величия смотрит на
меня: или прекращает свой умный разговор
со мной, потому что
я глупа, или снисходит до
меня.
Я это очень люблю: снисходит!
Я очень рада, что он
меня терпеть не может, — говорила она о нем.
— Не правда ли, очень мила? — сказала графиня про Каренину. — Ее муж
со мною посадил, и
я очень рада была. Всю дорогу мы с ней проговорили. Ну, а ты, говорят… vous filez le parfait amour. Tant mieux, mon cher, tant mieux. [у тебя всё еще тянется идеальная любовь. Тем лучше, мой милый, тем лучше.]
— Сергей Иваныч? А вот к чему! — вдруг при имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, — вот к чему… Да что говорить? Только одно… Для чего ты приехал ко
мне? Ты презираешь это, и прекрасно, и ступай с Богом, ступай! — кричал он, вставая
со стула, — и ступай, и ступай!
Когда он вошел в маленькую гостиную, где всегда пил чай, и уселся в своем кресле с книгою, а Агафья Михайловна принесла ему чаю и
со своим обычным: «А
я сяду, батюшка», села на стул у окна, он почувствовал что, как ни странно это было, он не расстался с своими мечтами и что он без них жить не может.
—
Я? ты находишь?
Я не странная, но
я дурная. Это бывает
со мной.
Мне всё хочется плакать. Это очень. глупо, но это проходит, — сказала быстро Анна и нагнула покрасневшее лицо к игрушечному мешочку, в который она укладывала ночной чепчик и батистовые платки. Глаза ее особенно блестели и беспрестанно подергивались слезами. — Так
мне из Петербурга не хотелось уезжать, а теперь отсюда не хочется.
—
Я так бы желала, чтобы вы все
меня любили, как
я вас люблю; а теперь
я еще больше полюбила вас, — сказала она
со слезами на глазах. — Ах, как
я нынче глупа!
— Как же решили, едете? Ну, а
со мной что хотите делать?
— Тут-то самое интересное. Оказывается, что это счастливая чета титулярного советника и титулярной советницы. Титулярный советник подает жалобу, и
я делаюсь примирителем, и каким!… Уверяю вас, Талейран ничто в сравнении
со мной.
— Ах, можно ли так подкрадываться? Как вы
меня испугали, — отвечала она. — Не говорите, пожалуйста,
со мной про оперу, вы ничего не понимаете в музыке. Лучше
я спущусь до вас и буду говорить с вами про ваши майолики и гравюры. Ну, какое там сокровище купили вы недавно на толкучке?
—
Со мной? — сказала она удивленно, вышла из двери и посмотрела на него. — Что же это такое? О чем это? — спросила она садясь. — Ну, давай переговорим, если так нужно. А лучше бы спать.
— Оттого, что у него стачки с купцами; он дал отступного.
Я со всеми ими имел дела,
я их знаю. Ведь это не купцы, а барышники. Он и не пойдет на дело, где ему предстоит десять, пятнадцать процентов, а он ждет, чтобы купить за двадцать копеек рубль.
Ты скажешь опять, что
я ретроград, или еще какое страшное слово; но всё-таки
мне досадно и обидно видеть это
со всех сторон совершающееся обеднение дворянства, к которому
я принадлежу и, несмотря на слияние сословий, очень рад, что принадлежу…
— Да на кого ты?
Я с тобой согласен, — говорил Степан Аркадьич искренно и весело, хотя чувствовал, что Левин под именем тех, кого можно купить зa двугривенный, разумел и его. Оживление Левина ему искренно нравилось. — На кого ты? Хотя многое и неправда, что ты говоришь про Вронского, но
я не про то говорю.
Я говорю тебе прямо,
я на твоем месте поехал бы
со мной в Москву и…
— Вообще он скажет
со своею государственною манерой и с ясностью и точностью, что он не может отпустить
меня, но примет зависящие от него меры остановить скандал.
—
Я прошу тебя,
я умоляю тебя, — вдруг совсем другим, искренним и нежным тоном сказала она, взяв его зa руку, — никогда не говори
со мной об этом!
— Никогда. Предоставь
мне. Всю низость, весь ужас своего положения
я знаю; но это не так легко решить, как ты думаешь. И предоставь
мне, и слушайся
меня. Никогда
со мной не говори об этом. Обещаешь ты
мне?… Нет, нет, обещай!…
—
Я! — повторила она. — Да,
я мучаюсь иногда; но это пройдет, если ты никогда не будешь говорить
со мной об этом. Когда ты говоришь
со мной об этом, тогда только это
меня мучает.
«Ты не хотела объясниться
со мной, — как будто говорил он, мысленно обращаясь к ней, — тем хуже для тебя.
— Нет, не нужно… да, нужно, — сказала она, не глядя на него и краснея до корней волос. — Да ты,
я думаю, заедешь сюда
со скачек.
— Извините
меня, княгиня, — сказал он, учтиво улыбаясь, но твердо глядя ей в глаза, — но
я вижу, что Анна не совсем здорова, и желаю, чтоб она ехала
со мною.
— Нет, вы не ошиблись, — сказала она медленно, отчаянно взглянув на его холодное лицо. — Вы не ошиблись.
Я была и не могу не быть в отчаянии.
Я слушаю вас и думаю о нем.
Я люблю его,
я его любовница,
я не могу переносить,
я боюсь,
я ненавижу вас… Делайте
со мной что хотите.
Кити держала ее за руку и с страстным любопытством и мольбой спрашивала ее взглядом: «Что же, что же это самое важное, что дает такое спокойствие? Вы знаете, скажите
мне!» Но Варенька не понимала даже того, о чем спрашивал ее взгляд Кити. Она помнила только о том, что ей нынче нужно еще зайти к М-me Berthe и поспеть домой к чаю maman, к 12 часам. Она вошла в комнаты, собрала ноты и, простившись
со всеми, собралась уходить.
— Нет,
я всегда хожу одна, и никогда
со мной ничего не бывает, — сказала она, взяв шляпу. И, поцеловав ещё раз Кити и так и не сказав, что было важно, бодрым шагом, с нотами под мышкой, скрылась в полутьме летней ночи, унося с собой свою тайну о том, что важно и что даёт ей это завидное спокойствие и достоинство.
— Да
я уж привыкла, — сказала мадам Шталь и познакомила князя
со шведским графом.
Письмо было от Облонского. Левин вслух прочел его. Облонский писал из Петербурга: «
Я получил письмо от Долли, она в Ергушове, и у ней всё не ладится. Съезди, пожалуйста, к ней, помоги советом, ты всё знаешь. Она так рада будет тебя видеть. Она совсем одна, бедная. Теща
со всеми еще зa границей».
— Нет,
я пройдусь. Дети, кто
со мной на перегонки с лошадьми?
— Вы знаете? Кити приедет сюда и проведет
со мною лето.
Левин видел, что она несчастлива, и постарался утешить ее, говоря, что это ничего дурного не доказывает, что все дети дерутся; но, говоря это, в душе своей Левин думал: «нет,
я не буду ломаться и говорить по-французски
со своими детьми, но у
меня будут не такие дети; надо только не портить, не уродовать детей, и они будут прелестны. Да, у
меня будут не такие дети».
— Да, это очень дурно, — сказала Анна и, взяв сына за плечо не строгим, а робким взглядом, смутившим и обрадовавшим мальчика, посмотрела на него и поцеловала. — Оставьте его
со мной, — сказала она удивленной гувернантке и, не выпуская руки сына, села за приготовленный с кофеем стол.
— Нет, вы не хотите, может быть, встречаться
со Стремовым? Пускай они с Алексеем Александровичем ломают копья в комитете, это нас не касается. Но в свете это самый любезный человек, какого только
я знаю, и страстный игрок в крокет. Вот вы увидите. И, несмотря на смешное его положение старого влюбленного в Лизу, надо видеть, как он выпутывается из этого смешного положения! Он очень мил. Сафо Штольц вы не знаете? Это новый, совсем новый тон.
«Если
я сказал оставить мужа, то это значит соединиться
со мной. Готов ли
я на это? Как
я увезу ее теперь, когда у
меня нет денег? Положим, это
я мог бы устроить… Но как
я увезу ее, когда
я на службе? Если
я сказал это, то надо быть готовым на это, то есть иметь деньги и выйти в отставку».
Если он при этом известии решительно, страстно, без минуты колебания скажет ей: брось всё и беги
со мной!» — она бросит сына и уйдет с ним.
— Ах,
мне всё равно! — сказала она. Губы ее задрожали. И ему показалось, что глаза ее
со странною злобой смотрели на него из-под вуаля. — Так
я говорю, что не в этом дело,
я не могу сомневаться в этом; но вот что он пишет
мне. Прочти. — Она опять остановилась.
— Ну вот,
я очень рад или, напротив, очень не рад, что сошелся
со Спенсером; только это
я давно знаю. Школы не помогут, а поможет такое экономическое устройство, при котором народ будет богаче, будет больше досуга, — и тогда будут и школы.
—
Я одно говорю, — ответила Агафья Михайловна, очевидно не случайно, но
со строгою последовательностью мысли, — жениться вам надо, вот что!
«А теперь эта скривившаяся пустая грудь… и
я, незнающий, зачем и что
со мной будет…»
― Как мало? вот поедем
со мной в Париж вместо какого-то Мюлуза. Посмòтрите, как весело!
Что? Что такое страшное
я видел во сне? Да, да. Мужик — обкладчик, кажется, маленький, грязный,
со взъерошенною бородой, что-то делал нагнувшись и вдруг заговорил по-французски какие-то странные слова. Да, больше ничего не было во сне, ― cказал он себе. ― Но отчего же это было так ужасно?» Он живо вспомнил опять мужика и те непонятные французские слова, которые призносил этот мужик, и ужас пробежал холодом по его спине.
― Да, но
я не могу! Ты не знаешь, как
я измучалась, ожидая тебя! ―
Я думаю, что
я не ревнива.
Я не ревнива;
я верю тебе, когда ты тут,
со мной; но когда ты где-то один ведешь свою непонятную
мне жизнь…
― Только не он. Разве
я не знаю его, эту ложь, которою он весь пропитан?.. Разве можно, чувствуя что-нибудь, жить, как он живет
со мной? Он ничего не понимает, не чувствует. Разве может человек, который что-нибудь чувствует, жить с своею преступною женой в одном доме? Разве можно говорить с ней? Говорить ей ты?
— А
я стеснен и подавлен тем, что
меня не примут в кормилицы, в Воспитательный Дом, — опять сказал старый князь, к великой радости Туровцына,
со смеху уронившего спаржу толстым концом в соус.
— Простить
я не могу, и не хочу, и считаю несправедливым.
Я для этой женщины сделал всё, и она затоптала всё в грязь, которая ей свойственна.
Я не злой человек,
я никогда никого не ненавидел, но ее
я ненавижу всеми силами души и не могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за всё то зло, которое она сделала
мне! — проговорил он
со слезами злобы в голосе.
—
Со мной?
Со мной счастье! — сказал Левин, опуская окно кареты, в которой они ехали. — Ничего тебе? а то душно.
Со мной счастье! Отчего ты не женился никогда?
— А! — сказала она, как бы удивленная. —
Я очень рада, что вы дома. Вы никуда не показываетесь, и
я не видала вас
со времени болезни Анны.
Я всё слышала — ваши заботы. Да, вы удивительный муж! — сказала она с значительным и ласковым видом, как бы жалуя его орденом великодушия за его поступок с женой.
— Так глупо, что̀
со мной случилось, совестно говорить! — сказал он краснея и должен был обратиться к подошедшему Сергею Ивановичу.
— Оставь
меня в покое, ради Бога! — воскликнул
со слезами в голосе Михайлов и, заткнув уши, ушел в свою рабочую комнату за перегородкой и запер за собою дверь. «Бестолковая!» сказал он себе, сел за стол и, раскрыв папку, тотчас о особенным жаром принялся за начатый рисунок.