Поутру на белые степи гляжу, // Послышался звон колокольный, // Тихонько в убогую церковь вхожу, // Смешалась с толпой богомольной. // Отслушав обедню, к попу подошла, // Молебен служить попросила… // Всё было спокойно — толпа не ушла… // Совсем меня горе сломило! // За что мы обижены столько, Христос? // За что поруганьем покрыты? // И реки давно накопившихся слез //
Упали на жесткие плиты!
Толкнув ногами землю, он подпрыгнул вверх и согнул ноги в коленях. Его больно дёрнуло за ушами, ударило в голову каким-то странным, внутренним ударом; ошеломлённый, он всем телом
упал на жёсткую землю, перевернулся и покатился вниз, цепляясь руками за корни деревьев, стукаясь головой о стволы, теряя сознание.
Нет в мире ничего нежнее и уступчивее, чем вода, а между тем,
нападая на жесткое и твердое, ничто не может быть сильнее ее. Слабый побеждает сильного. Нежный побеждает жестокого. Смиренный побеждает гордого. Все в миро знают это, но никто не хочет исполнять это.
Неточные совпадения
— Как не может быть? — продолжал Раскольников с
жесткой усмешкой, — не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется?
На улицу всею гурьбой пойдут, она будет кашлять и просить и об стену где-нибудь головой стучать, как сегодня, а дети плакать… А там
упадет, в часть свезут, в больницу, умрет, а дети…
«Мама, а я еще не
сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то,
упал на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен
на корточки, встал, вцепился в свои
жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал:
— Здравствуйте, — сказал Диомидов, взяв Клима за локоть. — Ужасный какой город, — продолжал он, вздохнув. — Еще зимой он пригляднее, а летом — вовсе невозможный. Идешь улицей, и все кажется, что сзади
на тебя лезет,
падает тяжелое. А люди здесь —
жесткие. И — хвастуны.
Венецианские граждане (если только слово «граждане» не насмешка здесь) делали все это; они сидели
на бархатных, но
жестких скамьях,
спали на своих колючих глазетовых постелях, ходили по своим великолепным площадям ощупью, в темноте, и едва ли имели хоть немного приблизительное к нынешнему, верное понятие об искусстве жить, то есть извлекать из жизни весь смысл, весь здоровый и свежий сок.
Воротясь в другую комнату, в ту самую, в которой поутру старец принимал гостей, Алеша, почти не раздеваясь и сняв лишь сапоги, улегся
на кожаном,
жестком и узком диванчике,
на котором он и всегда
спал, давно уже, каждую ночь, принося лишь подушку.