Неточные совпадения
— Да вот, как вы сказали,
огонь блюсти. А то не дворянское дело. И дворянское дело наше делается не здесь, на выборах, а там,
в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт, что должно или не должно. Вот мужики тоже,
посмотрю на них другой раз: как хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь плохая земля, всё пашет. Тоже без расчета. Прямо
в убыток.
Снимок — мутный, не сразу можно было разобрать, что на нем — часть улицы, два каменных домика, рамы окон поломаны, стекла выбиты, с крыльца на каменную площадку высунулись чьи-то ноги, вся улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино с оторванной крышкой, поперек улицы — срубленное дерево, клен или каштан, перед деревом — костер, из него торчит крышка пианино, а пред костром, в большом, вольтеровском кресле, поставив ноги на пишущую машинку, а винтовку между ног, сидит и
смотрит в огонь русский солдат.
В десятом часу утра камердинер, сидевший в комнате возле спальной, уведомлял Веру Артамоновну, мою экс-нянюшку, что барин встает. Она отправлялась приготовлять кофей, который он пил один в своем кабинете. Все в доме принимало иной вид, люди начинали чистить комнаты, по крайней мере показывали вид, что делают что-нибудь. Передняя, до тех пор пустая, наполнялась, даже большая ньюфаундлендская собака Макбет садилась перед печью и, не мигая,
смотрела в огонь.
Окончив ужин, все расположились вокруг костра; перед ними, торопливо поедая дерево, горел огонь, сзади нависла тьма, окутав лес и небо. Больной, широко открыв глаза,
смотрел в огонь, непрерывно кашлял, весь дрожал — казалось, что остатки жизни нетерпеливо рвутся из его груди, стремясь покинуть тело, источенное недугом. Отблески пламени дрожали на его лице, не оживляя мертвой кожи. Только глаза больного горели угасающим огнем.
Неточные совпадения
Поймал его Пахомушка, // Поднес к
огню, разглядывал // И молвил: «Пташка малая, // А ноготок востер! // Дыхну — с ладони скатишься, // Чихну —
в огонь укатишься, // Щелкну — мертва покатишься, // А все ж ты, пташка малая, // Сильнее мужика! // Окрепнут скоро крылышки, // Тю-тю! куда ни вздумаешь, // Туда и полетишь! // Ой ты, пичуга малая! // Отдай свои нам крылышки, // Все царство облетим, //
Посмотрим, поразведаем, // Поспросим — и дознаемся: // Кому живется счастливо, // Вольготно на Руси?»
Наконец Манилов поднял трубку с чубуком и поглядел снизу ему
в лицо, стараясь высмотреть, не видно ли какой усмешки на губах его, не пошутил ли он; но ничего не было видно такого, напротив, лицо даже казалось степеннее обыкновенного; потом подумал, не спятил ли гость как-нибудь невзначай с ума, и со страхом
посмотрел на него пристально; но глаза гостя были совершенно ясны, не было
в них дикого, беспокойного
огня, какой бегает
в глазах сумасшедшего человека, все было прилично и
в порядке.
Дуня подняла револьвер и, мертво-бледная, с побелевшею, дрожавшею нижнею губкой, с сверкающими, как
огонь, большими черными глазами,
смотрела на него, решившись, измеряя и выжидая первого движения с его стороны. Никогда еще он не видал ее столь прекрасною.
Огонь, сверкнувший из глаз ее
в ту минуту, когда она поднимала револьвер, точно обжег его, и сердце его с болью сжалось. Он ступил шаг, и выстрел раздался. Пуля скользнула по его волосам и ударилась сзади
в стену. Он остановился и тихо засмеялся:
Вода сбыла, и мостовая // Открылась, и Евгений мой // Спешит, душою замирая, //
В надежде, страхе и тоске // К едва смирившейся реке. // Но, торжеством победы полны, // Еще кипели злобно волны, // Как бы под ними тлел
огонь, // Еще их пена покрывала, // И тяжело Нева дышала, // Как с битвы прибежавший конь. // Евгений
смотрит: видит лодку; // Он к ней бежит, как на находку; // Он перевозчика зовет — // И перевозчик беззаботный // Его за гривенник охотно // Чрез волны страшные везет.
Впечатление огненной печи еще усиливалось, если
смотреть сверху, с балкона: пред ослепленными глазами открывалась продолговатая,
в форме могилы, яма, а на дне ее и по бокам
в ложах, освещенные пылающей игрой
огня, краснели, жарились лысины мужчин, таяли, как масло, голые спины, плечи женщин, трещали ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более голым певицам.