Неточные совпадения
— Я жалею, что сказал
тебе это, — сказал Сергей Иваныч, покачивая головой на волнение меньшого брата. — Я
посылал узнать, где он живет, и
послал ему вексель его Трубину, по которому я заплатил. Вот что он мне ответил.
— И я рада, — слабо улыбаясь и стараясь по выражению лица Анны узнать, знает ли она, сказала Долли. «Верно, знает», подумала она, заметив соболезнование на лице Анны. — Ну,
пойдем, я
тебя проведу в твою комнату, — продолжала она, стараясь отдалить сколько возможно минуту объяснения.
— Ну, разумеется, — быстро прервала Долли, как будто она говорила то, что не раз думала, — иначе бы это не было прощение. Если простить, то совсем, совсем. Ну,
пойдем, я
тебя проведу в твою комнату, — сказала она вставая, и по дороге Долли обняла Анну. — Милая моя, как я рада, что
ты приехала. Мне легче, гораздо легче стало.
— Стива, — сказала она ему, весело подмигивая, крестя его и указывая на дверь глазами. —
Иди, и помогай
тебе Бог.
— Ну, чорт их дери, привилегированные классы, — прокашливаясь проговорил голос брата. — Маша! Добудь
ты нам поужинать и дай вина, если осталось, а то
пошли.
— Вот как! — проговорил князь. — Так и мне собираться? Слушаю-с, — обратился он к жене садясь. — А
ты вот что, Катя, — прибавил он к меньшой дочери, —
ты когда-нибудь, в один прекрасный день, проснись и скажи себе: да ведь я совсем здорова и весела, и
пойдем с папа опять рано утром по морозцу гулять. А?
—
Ты не в постели? Вот чудо! — сказала она, скинула башлык и не останавливаясь
пошла дальше, в уборную. — Пора, Алексей Александрович, — проговорила она из-за двери.
Отчего
ты не
шел на пролом?
— Мне обедать еще рано, а выпить надо. Я приду сейчас. Ей, вина! — крикнул он своим знаменитым в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла голосом. — Нет, не надо, — тотчас же опять крикнул он. —
Ты домой, так я с
тобой пойду.
—
Ты испугал меня, — сказала она. — Я одна и жду Сережу, он
пошел гулять; они отсюда придут.
— Я
иду, прощайте! — сказала Анна и, поцеловав сына, подошла к Алексею Александровичу и протянула ему руку. —
Ты очень мил, что приехал.
— Как же
ты послала сказать княжне, что мы не поедем! — потеряв голос, раздражительно прошептал он ей.
— Как же
ты послала сказать княжне, что мы не поедем? — хрипло прошептал ещё раз живописец ещё сердитее, очевидно раздражаясь ещё более тем, что голос изменяет ему и он не может дать своей речи того выражения, какое бы хотел.
— А знаешь, я о
тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я
тебе говорил и говорю: нехорошо, что
ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё
пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они
идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
— Ну,
иди,
иди, и я сейчас приду к
тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой, глядя на брата. —
Иди же скорей, — прибавил он улыбаясь и, собрав свои книги, приготовился итти. Ему самому вдруг стало весело и не хотелось расставаться с братом. — Ну, а во время дождя где
ты был?
А я ведь хотел было прийти на покос посмотреть на
тебя, но жара была такая невыносимая, что я не
пошел дальше леса.
— Хочешь пройтись,
пойдем вместе, — сказал он, не желая расставаться с братом, от которого так и веяло свежестью и бодростью. —
Пойдем, зайдем и в контору, если
тебе нужно.
―
Слава Богу, кончилось.
Ты не поверишь, как мне невыносимо было это.
—
Пойдем же к жене, она так хочет
тебя видеть.
— Всё свои. Кити тут.
Пойдем же, я
тебя познакомлю с Карениным.
— Ну,
слава Богу! — сказала она. — Не больно
тебе?
— Ну, так вот что мы сделаем:
ты поезжай в нашей карете за ним, а Сергей Иванович уже если бы был так добр заехать, а потом
послать.
«Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение, — читал он кротким певучим голосом, — и союз любве положивый им неразрушимый; благословивый Исаака и Ревекку, наследники я твоего обетования показавый: Сам благослови и рабы Твоя сия, Константина, Екатерину, наставляя я на всякое дело благое. Яко милостивый и человеколюбец Бог еси, и
Тебе славу воссылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и вовеки веков». — «А-аминь», опять разлился в воздухе невидимый хор.
—
Ты знаком с Карениной? Мы вместе путешествуем. Я к ней
иду, — по-французски сказал он, внимательно вглядываясь в лицо Голенищева.
— Ну полно, Саша, не сердись! — сказал он ей, робко и нежно улыбаясь. —
Ты была виновата. Я был виноват. Я всё устрою. — И, помирившись с женой, он надел оливковое с бархатным воротничком пальто и шляпу и
пошел в студию. Удавшаяся фигура уже была забыта им. Теперь его радовало и волновало посещение его студии этими важными Русскими, приехавшими в коляске.
— Да, вот
ты бы не впустил! Десять лет служил да кроме милости ничего не видал, да
ты бы
пошел теперь да и сказал: пожалуйте, мол, вон!
Ты политику-то тонко понимаешь! Так — то!
Ты бы про себя помнил, как барина обирать, да енотовые шубы таскать!
— Я уже опоздал, — отвечал он. —
Иди! Я сейчас догоню
тебя, — крикнул он Яшвину.
— Что же
ты не
идешь faire la cour à madame Karenine? [ухаживать за Карениной?] прибавила она, когда княжна Сорокина отошла. — Elle fait sensation. On oublie la Patti pour elle. [Она производит сенсацию. Из-за нее забывают о Патти.]
— Ну вот и прекрасно, — сказала Долли, —
ты поди распоряжайся, а я
пойду с Гришей повторю его урок. А то он нынче ничего не делал.
— Нет, я
пойду, Долли,
ты сиди, — сказал он. Мы всё сделаем по порядку, по книжке. Только вот, как Стива приедет, мы на охоту уедем, тогда уж пропустим.
— Я очень рад, поедем. А вы охотились уже нынешний год? — сказал Левин Весловскому, внимательно оглядывая его ногу, но с притворною приятностью, которую так знала в нем Кити и которая так не
шла ему. — Дупелей не знаю найдем ли, а бекасов много. Только надо ехать рано. Вы не устанете?
Ты не устал, Стива?
— О, в этом мы уверены, что
ты можешь не спать и другим не давать, — сказала Долли мужу с тою чуть заметною иронией, с которою она теперь почти всегда относилась к своему мужу. — А по-моему, уж теперь пора…. Я
пойду, я не ужинаю.
—
Иди и
ты! — кричал мужик на Левина. — Нябось! Закусишь пирожка!
Теперь
пойду одеваться, а
тебе пришлю девушку.
— Ани? (так звала она дочь свою Анну) Здорова. Очень поправилась.
Ты хочешь видеть ее?
Пойдем, я
тебе покажу ее. Ужасно много было хлопот, — начала она рассказывать, — с нянями. У нас Итальянка была кормилицей. Хорошая, но так глупа! Мы ее хотели отправить, но девочка так привыкла к ней, что всё еще держим.
—
Ты не то хотела спросить?
Ты хотела спросить про ее имя? Правда? Это мучает Алексея. У ней нет имени. То есть она Каренина, — сказала Анна, сощурив глаза так, что только видны были сошедшиеся ресницы. — Впрочем, — вдруг просветлев лицом, — об этом мы всё переговорим после.
Пойдем, я
тебе покажу ее. Elle est très gentille. [Она очень мила.] Она ползает уже.
—
Ты пойдешь, Анна? — обратился он к ней.
Содержание было то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна, доктор говорит, что может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала
тебя третьего дня, вчера и теперь
посылаю узнать, где
ты и что
ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это будет
тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
—
Ты только что приехал? ― сказал Облонский, быстро подходя к ним. — Здорово. Пил водку? Ну,
пойдем.
― Ну, что? Как
тебе нравится наш храм праздности? ― сказал князь, взяв его под руку. ―
Пойдем, пройдемся.
— Я
послала к мама. А
ты поезжай скорей за Лизаветой Петровной… Костя!… Ничего, прошло.
— Нет, я и сама не успею, — сказала она и тотчас же подумала: «стало быть, можно было устроиться так, чтобы сделать, как я хотела». — Нет, как
ты хотел, так и делай.
Иди в столовую, я сейчас приду, только отобрать эти ненужные вещи, — сказала она, передавая на руку Аннушки, на которой уже лежала гора тряпок, еще что-то.
— Хорошо, так поезжай домой, — тихо проговорила она, обращаясь к Михайле. Она говорила тихо, потому что быстрота биения сердца мешала ей дышать. «Нет, я не дам
тебе мучать себя», подумала она, обращаясь с угрозой не к нему, не к самой себе, а к тому, кто заставлял ее мучаться, и
пошла по платформе мимо станции.
—
Ты поди, душенька, к ним, — обратилась Кити к сестре, — и займи их. Они видели Стиву на станции, он здоров. А я побегу к Мите. Как на беду, не кормила уж с самого чая. Он теперь проснулся и, верно, кричит. — И она, чувствуя прилив молока, скорым шагом
пошла в детскую.
— Она хотела прийти на пчельник. Она думала, что
ты там. Мы туда
идем, — сказала Долли.
Представь себе, что
ты бы
шел по улице и увидал бы, что пьяные бьют женщину или ребенка; я думаю,
ты не стал бы спрашивать, объявлена или не объявлена война этому человеку, а
ты бы бросился на него защитил бы обижаемого.
— А
ты очень испугался? — сказала она. — И я тоже, но мне теперь больше страшно, как уж прошло. Я
пойду посмотреть дуб. А как мил Катавасов! Да и вообще целый день было так приятно. И
ты с Сергеем Иванычем так хорош, когда
ты захочешь… Ну,
иди к ним. А то после ванны здесь всегда жарко и пар…