Неточные совпадения
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали в свете, — в обычайный час, то есть в 8 часов утра, проснулся не в спальне жены, а в своем кабинете,
на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело
на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил,
сел на диван и открыл глаза.
— Ах, оставьте, оставьте меня! — сказала она и, вернувшись в спальню,
села опять
на то же место, где она говорила с мужем, сжав исхудавшие руки с кольцами, спускавшимися с костлявых пальцев, и принялась перебирать в воспоминании весь бывший разговор.
Маленький, желтый человечек в очках, с узким лбом,
на мгновение отвлекся от разговора, чтобы поздороваться, и продолжал речь, не обращая внимания
на Левина. Левин
сел в ожидании, когда уедет профессор, но скоро заинтересовался предметом разговора.
— Но я только того и хотел, чтобы застать вас одну, — начал он, не
садясь и не глядя
на нее, чтобы не потерять смелости.
Но в это самое время вышла княгиня.
На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она
села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он
сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Со всеми поздоровавшись и сказав несколько слов, он
сел, ни разу не взглянув
на не спускавшего с него глаз Левина.
— Ну, ну, как мы прежде сидели, — сказала Анна Аркадьевна,
садясь на свое место.
— А, ты так? — сказал он. — Ну, входи,
садись. Хочешь ужинать? Маша, три порции принеси. Нет, постой. Ты знаешь, кто это? — обратился он к брату, указывая
на господина в поддевке, — это господин Крицкий, мой друг еще из Киева, очень замечательный человек. Его, разумеется, преследует полиция, потому что он не подлец.
Это он почувствовал при одном виде Игната и лошадей; но когда он надел привезенный ему тулуп,
сел закутавшись в сани и поехал, раздумывая о предстоящих распоряжениях в деревне и поглядывая
на пристяжную, бывшую верховою, Донскую, надорванную, но лихую лошадь, он совершенно иначе стал понимать то, что с ним случилось.
Когда он вошел в маленькую гостиную, где всегда пил чай, и уселся в своем кресле с книгою, а Агафья Михайловна принесла ему чаю и со своим обычным: «А я
сяду, батюшка»,
села на стул у окна, он почувствовал что, как ни странно это было, он не расстался с своими мечтами и что он без них жить не может.
«Ну, всё кончено, и слава Богу!» была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне. Она
села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь, хорошая и привычная, по старому».
Постояв несколько секунд, она вошла в вагон и
села на свое место.
И, сказав эти слова, она взглянула
на сестру и, увидев, что Долли молчит, грустно опустив голову, Кити, вместо того чтобы выйти из комнаты, как намеревалась,
села у двери и, закрыв лицо платком, опустила голову.
Вронский вопросительно взглянул
на нее. Она нагнула голову. Он улыбкой поблагодарил ее и
сел подле нее.
Хозяйка
села за самовар и сняла перчатки. Передвигая стулья с помощью незаметных лакеев, общество разместилось, разделившись
на две части, — у самовара с хозяйкой и
на противоположном конце гостиной — около красивой жены посланника в черном бархате и с черными резкими бровями. Разговор в обоих центрах, как и всегда в первые минуты, колебался, перебиваемый встречами, приветствиями, предложением чая, как бы отыскивая,
на чем остановиться.
Она взглянула
на диван подле себя, и он тотчас же
сел.
Вернувшись домой, Алексей Александрович прошел к себе в кабинет, как он это делал обыкновенно, и
сел в кресло, развернув
на заложенном разрезным ножом месте книгу о папизме, и читал до часу, как обыкновенно делал; только изредка он потирал себе высокий лоб и встряхивал голову, как бы отгоняя что-то.
— Со мной? — сказала она удивленно, вышла из двери и посмотрела
на него. — Что же это такое? О чем это? — спросила она
садясь. — Ну, давай переговорим, если так нужно. А лучше бы спать.
— Так за Березовым Долом рассевают клевер? Поеду посмотрю, — сказал он,
садясь на маленького буланого Колпика, подведенного кучером.
— Слушаю-с, — ответил Василий и взялся за голову лошади. — А уж
сев, Константин Дмитрич, — сказал он заискивая, — первый сорт. Только ходить страсть! По пудовику
на лапте волочишь.
Левин
сел на лошадь и поехал
на поле, где был прошлогодний клевер, и
на то, которое плугом было приготовлено под яровую пшеницу.
Старая, седая Ласка, ходившая за ними следом,
села осторожно против него и насторожила уши. Солнце спускалось
на крупный лес; и
на свете зари березки, рассыпанные по осиннику, отчетливо рисовались своими висящими ветвями с надутыми, готовыми лопнуть почками.
— Это можно, — сказал Рябинин,
садясь и самым мучительным для себя образом облокачиваясь
на спинку кресла. — Уступить надо, князь. Грех будет. A деньги готовы окончательно, до одной копейки. За деньгами остановки не бывает.
— Что? подкрепляешься
на работу? — сказал пухлый офицер,
садясь подле него.
— Вот неразлучные, — прибавил Яшвин, насмешливо глядя
на двух офицеров, которые выходили в это время из комнаты. И он
сел подле Вронского, согнув острыми углами свои слишком длинные по высоте стульев стегна и голени в узких рейтузах. — Что ж ты вчера не заехал в красненский театр? — Нумерова совсем недурна была. Где ты был?
Вронский действительно преждевременно начинал плешиветь. Он весело засмеялся, показывая свои сплошные зубы и, надвинув фуражку
на лысину, вышел и
сел в коляску.
Она молча
села в карету Алексея Александровича и молча выехала из толпы экипажей. Несмотря
на всё, что он видел, Алексей Александрович всё-таки не позволял себе думать о настоящем положении своей жены. Он только видел внешние признаки. Он видел, что она вела себя неприлично, и считал своим долгом сказать ей это. Но ему очень трудно было не сказать более, а сказать только это. Он открыл рот, чтобы сказать ей, как она неприлично вела себя, но невольно сказал совершенно другое.
Брат
сел под кустом, разобрав удочки, а Левин отвел лошадь, привязал ее и вошел в недвижимое ветром огромное серо-зеленое море луга. Шелковистая с выспевающими семенами трава была почти по пояс
на заливном месте.
Машкин Верх скосили, доделали последние ряды, надели кафтаны и весело пошли к дому. Левин
сел на лошадь и, с сожалением простившись с мужиками, поехал домой. С горы он оглянулся; их не видно было в поднимавшемся из низу тумане; были слышны только веселые грубые голоса, хохот и звук сталкивающихся кос.
Через пять минут братья сошлись в столовой. Хотя Левину и казалось, что не хочется есть, и он
сел за обед, только чтобы не обидеть Кузьму, но когда начал есть, то обед показался ему чрезвычайно вкусен. Сергей Иванович улыбаясь глядел
на него.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола,
на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и
сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти
на стол, он склонил
на бок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет
на русском языке.
— Да, это очень дурно, — сказала Анна и, взяв сына за плечо не строгим, а робким взглядом, смутившим и обрадовавшим мальчика, посмотрела
на него и поцеловала. — Оставьте его со мной, — сказала она удивленной гувернантке и, не выпуская руки сына,
села за приготовленный с кофеем стол.
— Поди узнай, что такое, — сказала она и с спокойною готовностью
на всё, сложив руки
на коленах,
села на кресло. Лакей принес толстый пакет, надписанный рукою Алексея Александровича.
Она
села к письменному столу, но, вместо того чтобы писать, сложив руки
на стол, положила
на них голову и заплакала, всхлипывая и колеблясь всей грудью, как плачут дети.
— Однако надо написать Алексею, — и Бетси
села за стол, написала несколько строк, вложила в конверт. — Я пишу, чтоб он приехал обедать. У меня одна дама к обеду остается без мужчины. Посмотрите, убедительно ли? Виновата, я
на минутку вас оставлю. Вы, пожалуйста, запечатайте и отошлите, — сказала она от двери, — а мне надо сделать распоряжения.
Потом полковой командир, уже несколько ослабевши,
сел на дворе
на лавку и начал доказывать Яшвину преимущество России пред Пруссией, особенно в кавалерийской атаке, и кутеж
на минуту затих.
Они оба тут же
сели на диванчик, и между ними начался разговор, очень интересный для обоих.
Был уже шестой час и потому, чтобы поспеть во-время и вместе с тем не ехать
на своих лошадях, которых все знали, Вронский
сел в извозчичью карету Яшвина и велел ехать как можно скорее. Извозчичья старая четвероместная карета была просторна. Он
сел в угол, вытянул ноги
на переднее место и задумался.
Алексей Александрович вошел в залу заседания, поздоровался с членами и председателем, как и обыкновенно, и
сел на свое место, положив руку
на приготовленные пред ним бумаги.
Увидав ее, он хотел встать, раздумал, потом лицо его вспыхнуло, чего никогда прежде не видала Анна, и он быстро встал и пошел ей навстречу, глядя не в глаза ей, а выше,
на ее лоб и прическу. Он подошел к ней, взял ее за руку и попросил
сесть.
— Я очень рад, что вы приехали, — сказал он,
садясь подле нее, и, очевидно желая сказать что-то, он запнулся. Несколько раз он хотел начать говорить, но останавливался. Несмотря
на то, что, готовясь к этому свиданью, она учила себя презирать и обвинять его, она не знала, что сказать ему, и ей было жалко его. И так молчание продолжалось довольно долго. — Сережа здоров? — сказал он и, не дожидаясь ответа, прибавил: — я не буду обедать дома нынче, и сейчас мне надо ехать.
Пообедав, Левин
сел, как и обыкновенно, с книгой
на кресло и, читая, продолжал думать о своей предстоящей поездке в связи с книгою.
После наряда, то есть распоряжений по работам завтрашнего дня, и приема всех мужиков, имевших до него дела, Левин пошел в кабинет и
сел за работу. Ласка легла под стол; Агафья Михайловна с чулком уселась
на своем месте.
― Не угодно ли? ― Он указал
на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам
сел на председательское место, потирая маленькие руки с короткими, обросшими белыми волосами пальцами, и склонив
на бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
Но Алексей Александрович еще не успел окончить своей речи, как Степан Аркадьич уже поступил совсем не так, как он ожидал. Степан Аркадьич охнул и
сел в кресло. — Нет, Алексей Александрович, что ты говоришь! — вскрикнул Облонский, и страдание выразилось
на его лице.
Волнение Долли действовало
на Алексея Александровича. Он встал и покорно пошел за нею в классную комнату. Они
сели за стол, обтянутый изрезанною перочинными ножами клеенкой.
Он отворил обе форточки и
сел на стол против форточек.
Он хотел поговорить с ним, утешить его; но, вспомнив, что он в одной рубашке, раздумал и опять
сел к форточке, чтобы купаться в холодном воздухе и глядеть
на этот чудной формы, молчаливый, но полный для него значения крест и
на возносящуюся желтояркую звезду.
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее стола боком к спинке
на низком стуле сидел Вронский и, закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил
на голос доктора, отнял руки от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять
сел, втягивая голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над собой, поднялся и сказал...
К утру опять началось волнение, живость, быстрота мысли и речи, и опять кончилось беспамятством.
На третий день было то же, и доктора сказали, что есть надежда. В этот день Алексей Александрович вышел в кабинет, где сидел Вронский, и, заперев дверь,
сел против него.